Коммодор Хорнблауэр - стр. 32

Так или иначе, в сообразительности ему не откажешь. Как только Кларк увидел, что путь к бегству отрезан, он предпринял единственно возможный шаг: двинулся к «Несравненной», как ни в чем не бывало, и очень ловко соврал про оспу.

– Он выживет? – спросил Буш врача.

– Нет, сэр. У него множественные оскольчатые переломы мандибулы – я хочу сказать, челюсть вдребезги, сэр. Максилла местами тоже раздроблена, а язык – и вообще вся глоссофарингеальная область – в клочьях. Кровотечение может оказаться фатальным, хотя я этого не жду. Однако гангрена в этой части организма немедленно дает летальный исход. В любом случае он умрет от истощения – в смысле от голода и жажды, даже если некоторое время мы сможем поддерживать его ректальными впрыскиваниями.

Гадко, но необходимо было улыбнуться напыщенности врача и ответить беспечно:

– Коли так, сдается, ничто его не спасет.

А ведь они обсуждают человеческую жизнь!

– Надо повесить его, сэр, пока жив, – сказал Буш, поворачиваясь к Хорнблауэру. – Мы можем собрать трибунал…

– Он не сможет защищаться, – возразил Хорнблауэр.

Буш развел руки в жесте, который для него был более чем красноречив.

– Что он сумел бы сказать в свою защиту? Все необходимые свидетельства у нас есть. Факты налицо, остальное сообщили пленные.

– Возможно, он опроверг бы свидетельства, если бы мог говорить. – Хорнблауэр сам понимал нелепость своих доводов. Вина Кларка не оставляла сомнений – и попытка самоубийства доказывала ее окончательно, – однако Хорнблауэр прекрасно понимал, что не в силах повесить человека, который физически не может ответить трибуналу.

– Если мы будем ждать, он от нас ускользнет.

– Ну и пусть.

– Но пример для матросов…

– Нет, нет, нет! – вспылил Хорнблауэр. – Хорош пример – вешать умирающего, который даже не понимает, что с ним делают!

Ужасно было видеть игру чувств на лице Буша. Буш – славный человек, любящий брат и сын, однако сейчас он явно жаждал крови. Нет, так не совсем честно. Буш жаждет не крови, а мщения – мщения предателю, вставшему на сторону врага.

– Это научило бы матросов не дезертировать, сэр, – упорствовал Буш. Хорнблауэр по двадцатилетнему опыту знал, что дезертирство – постоянный кошмар каждого британского капитана, который половину времени бодрствования гадает, где взять матросов, а вторую половину – как сделать, чтобы они не сбежали.

– Возможно, – ответил Хорнблауэр, – однако сильно в этом сомневаюсь.

Он не мог придумать никакой пользы (зато легко мог вообразить вред) от того, что матросов заставят смотреть, как беспомощного человека, не способного даже стоять на ногах, просовывают в петлю и вздергивают на рее.

Буш не мог смириться с тем, что повешения не будет. Доводы свои он исчерпал, но лицо хранило прежнее выражение, и протесты готовы были сорваться с языка.

– Спасибо, капитан Буш, – сказал Хорнблауэр. – Мое решение окончательно.

Буш не понимает и, возможно, никогда не поймет, что слепая месть ради мести всегда бессмысленна.

«Бланшфлёр» почти наверняка притаился у острова Рюген. Мыс Аркона – самое подходящее место, чтобы подстерегать купеческие суда, идущие из русских и финских портов; здесь они будут зажаты между сушей и Адлергрундской мелью. Французский капитан еще не знает о появлении британской эскадры и о том, что освобождение «Мэгги Джонс» так быстро его выдало.