Коминтерн и Латинская Америка: люди, структуры, решения - стр. 2
Стремление обосновать этот принцип требовало серьезных усилий для постоянного отпора «клеветническим домыслам антико-минтерновских историков, извращающих сущность взаимоотношений Коминтерна, ВКП(б) и братских партий»[3]. При этом предметом умолчания в литературе был как раз анализ организационной структуры III Интернационала, характера и принципов международных связей национальных секций «единой пролетарской партии» с ее штаб-квартирой в Москве и между собой. Принципы взаимоотношений оценивались избирательно и декларативно. В одной из типичных для того времени статей отмечалось: «…складывание организационной структуры Коминтерна на основе демократического централизма отражало. потребности интернационального сплочения, централизации усилий коммунистических партий. такое построение его организации способствовало эффективному обмену революционным опытом, глубокому усвоению принципов марксизма-ленинизма, исторического опыта большевизма, ускоряло процессы формирования, идейно-организационного укрепления партий нового типа во всех странах. Но если в первом Уставе Коминтерна был сделан акцент на централизм в структуре международной организации, что вызывалось особенностями начального периода складывания союза компартий, то последующие конгрессы дополняли и развивали диалектическое сочетание централизма и демократии»[4].
Вся организационная деятельность Коминтерна рассматривалась в советской литературе как успешная, построенная на научной основе. При этом практически не исследовались механизм взаимоотношений руководства международной компартии и её национальных секций, схема функционирования аппарата, эволюция организационной структуры Коминтерна и взаимосвязь ее перестройки с политическими и идеологическими процессами, происходившими в международном коммунистическом движении и на «родине мирового пролетариата» – в СССР.
В какой-то мере Коминтерн можно сравнить с Ватиканом, стремившимся из одного центра направлять и контролировать деятельность католической церкви, требовавшим дисциплины, абсолютного подчинения от всех исповедовавших католичество в вопросах веры и строгого соблюдения субординации на всех ступенях церковной иерархии. Если что-то радикально отличает Ватикан от Коминтерна, так это отсутствие принципа «выборности снизу доверху», и то это очень условное различие. Верховный понтифик избирается конклавом, и такой принцип выборности соблюдается неукоснительно, а в Коминтерне этого придерживались далеко не всегда, да и правила менялись иногда на ходу. Аналогия уместна еще и потому, что складывалась структура этих столь далеких друг от друга организаций не на основе какого-то строгого плана, а эмпирически, методом проб и ошибок, что приводило к серьезным проблемам в действиях организации в целом и на уровне отдельных стран.
И Ватикан, и Коминтерн стремились к созданию новой цивилизации, считая их зарождение началом новой эры в истории человечества. Христианство начинает отсчет с Рождества Христова. Коммунистическая цивилизация – с Великой Октябрьской социалистической революции. Как считал С. Хантингтон, Россия, пытаясь распространить пролетарскую революцию на весь мир, нашла идеальное решение проблемы отставания от Запада, став «воплощением не отсталого азиатского прошлого, а прогрессивного советского будущего. На самом деле революция позволила России перепрыгнуть Запад, отличиться от остальных не потому, что “вы другие, а мы не станем как вы”, как утверждали славянофилы, а потому, что “мы другие и скоро вы станете, как мы”, что провозглашал Коммунистический Интернационал. В большей части Запада превалировала марксистская перспектива: коммунизм и социализм рассматривались как веяние будущего и в той или иной форме радостно воспринимались политическими и интеллектуальными элитами»