Коловрат: Знамение. Вторжение. Судьба - стр. 49
Кондрат молча отхлебнул из кожаного мешка, втянув в себя какой-то кисло-сладкий настой. На мгновение ему показалось, что этот напиток гораздо вкуснее прежнего, а затем на него вдруг начал накатываться холод и сон. Медленно и неотвратимо, отключая конечности одну за другой, словно замораживая. Жуткие это были ощущения.
«Чем она меня опоила, – подумал в ужасе Кондрат, но сказать уже ничего не смог, язык словно отнялся, только дико вращал глазами, – что за чертов медсанбат здесь творится!»
Затем он увидел, как женщина подошла к нему, наклонилась и начала что-то бормотать, разбрызгивая не него и вокруг какую-то жидкость из другого сосуда. Зеленые глаза ведуньи смотрели на него как-то отстраненно, куда-то сквозь Кондратия, словно его и вовсе не существовало.
…Стану я благословлясь, пойду к синему морю, на синем море бел-горюч камень Алатырь…
Слух начал отказывать Кондрату, глаза сами собой закрывались, как он ни старался оставаться в сознании.
…отскочите, отпрыгните, отпряньте от Евпатия родимые огневицы, горячки и лихорадки…
– Вот так-то лучше, Евпатий Львович, – весело подмигнул ему один из мужиков, вдруг нависая над лежанкой, – на поправку скоро пойдешь.
«Какой еще Евпатий, – пронеслось в слабеющем мозгу, – с кем они меня перепутали?» Это было последнее, что он услышал, вновь провалившись в небытие.
Когда он открыл глаза в следующий раз, в комнате уже царил полумрак. В углу, на небольшом столике, тускло коптила свеча. Рядом с ней дремал один из «знакомых» мужиков. Кондрат резко откинул покрывало и сел на лежанке. Голова закружилась, но вскоре это прошло. Ему было явно лучше.
– Эй, – позвал Кондрат, решив, что давно пора прояснить ситуацию, – сколько я проспал?
– Да почитай седмицу, – вскочил со своего места дремавший мужик, протирая рукавом глаза и делая вид, что он все время бодрствовал, – с того дня, как Феврония нас посетила да раны твои обработала. Целых семь дней ты, Евпатий Львович, глаз не размыкал. Все спал мертвым сном. А вот теперь, видать, время вышло и проснулся. А до того почитай еще целый месяц в беспамятстве был.
Кондрат обвел осоловевшим взглядом избу и продолжил расспросы.
– Что со мной приключилось?
– Так как же это. Али не помнишь ничего? – удивился мужик.
– Вроде дрался с кем-то, – нехотя предположил Кондратий, остановив взгляд на мерцающем пламени свечи, – потом ранили меня… крепко. Чуть не умер…
– Верно. Чудом выжил, – подтвердил его бородатый собеседник, – тебя же медведь порвал. Тот, что на князя бросился. А ты его и спас, на себя удар косолапого принял.
Мужик помолчал и добавил, озираясь по сторонам:
– Дурной это был медведь. Мужики поговаривали, что оборотень это. Точно. Неспроста сразу на князя бросился.
В это время скрипнула дверь, и на пороге возник второй мужик – светловолосый бородач в сером кафтане. Услышав голоса в комнате, он, похоже, поспешил узнать, в чем дело. Но едва показавшись, замер у порога.
Неожиданно за окном раздался звон, очень напоминавший колокольный. Ударив несколько раз, словно возвещая о чем-то, колокол умолк. Но звон еще долгое время висел в воздухе, не желая растворяться и пропадать.
Услышав колокол, первый мужик словно устыдился своих слов и забормотал, поглядывая на только что вошедшего.
– Ты уж прости нас, Евпатий Львович, за самоуправство. Знаем мы, что ты не любишь все эти заговоры, да и поп заругает, но уж больно испужались за тебя и первым делом за Февронией послали. Она тебя и пользовала, пока ты в бреду да беспамятстве лежал, весь кровью залитый. Не погуби нас с Макаром. А то ведь, не ровён час, сожгут еще за волхование это. А мы же за ради тебя только и старались