Колодец и бабочка - стр. 15
– Да, вот поглядеть хотелось бы… – пробормотал Выходцев.
Встал и пошел между рядами. Мимо Коляды прошел, не сказав ни слова, только хмыкнул. Остановился возле Риммы Чижовой. Та все никак не могла налюбоваться на своего попугая: то так, то эдак поворачивала его на свет.
– Ну как вам, Егор Петрович? – оживленно спросила она.
Выходцев помолчал.
– Главное – чтобы вам самой нравилось, Римма Сергеевна, – скучным голосом уронил он и неспешно удалился.
Наташа увидела, как вянет улыбка на губах Чижовой. И попугай ее сник, потускнел. Императорское его великолепие обернулось дешевым синтетическим блеском.
Ай-ай-ай, как нехорошо.
Сделав вид, что не слышала этого диалога, Наташа подошла к Чижовой.
– Можно я вашего сфотографирую, Римма Сергеевна? Похвастаюсь в администрации успехами нашей группы.
Десять минут спустя гордая и довольная Римма уходила, унося с собой такого же гордого и довольного попугая.
В коридоре Наташу дожидалась женщина лет сорока. Брючный костюм, гладко зачесанные русые волосы. Заплаканные глаза.
– Здравствуйте! Я Татьяна, дочь Марии Федосеевой.
У Наташи упало сердце. Мария Семёновна была женщина властная и вспыльчивая, но добродушная, неглупая и очень любившая занятия. «Господи, неужели умерла?»
– Татьяна, что случилось? Давайте присядем.
– Я решила, что лучше лично зайти, предупредить. Мама пропустит ближайшие встречи.
– Заболела? Если есть справка, вам вернут деньги…
– Дело в том, что позавчера утром ей позвонили. Какая-то женщина назвала маму по имени, представилась…
– Сотрудницей прокуратуры? – вздохнула Наташа.
Татьяна криво усмехнулась:
– Майором ФСБ. И ведь понимаете, Наталья Леонидовна, я предупреждала тысячу раз. У нее вырезка висит из газетной статьи о мошенниках, прямо на кухне, над плитой – для доходчивости. Чтобы суп варила и перечитывала. Я подумала, что мои слова мама пропустит мимо ушей, а вот вера в печатное слово у нее, по старой памяти, сохранилась. Жирным шрифтом, пять пунктов: чего нельзя делать ни при каких обстоятельствах… И кому звонить, если что. Ну, мама никому звонить не стала, она просто все накопления перевела на чужой счет. Господи, зла не хватает, – вдруг в сердцах выдохнула Татьяна. – Мне и жалко ее, она рыдала сутки… И раздражение через край: полмиллиона недрогнувшей рукой, хотя я талдычила как заведенная… Ай! – Она махнула рукой. – Простите, Наталья Леонидовна, несет меня. Мама плачет, пьет валерьянку, идти никуда не может, причитает, как старуха…
– Я вам очень сочувствую…
– Спасибо. – Татьяна неловко прижала к себе сумку и поднялась. – Пойду. Перед работой к вам забежала… Вечером снова маму успокаивать. Господи, пусть эти деньги мошенникам стократно слезами отольются! Ведь так и будет, правда?
– Правда, – согласилась Наташа.
– Неправда. – Татьяна печально смотрела на нее сверху вниз. – Это нам слезы. А им только радость. Без совести жить хорошо – вот в чем правда.
Наташа провела еще три занятия и в обеденный перерыв вышла прогуляться в парк. Возвращаясь, увидела перед входом подтянутую фигурку в белом спортивном костюме.
– Привет, Жанна!
– Наташа! – Гаркалина убрала в сумку бутылочку с водой. – Рада тебя видеть. Как дела?
– Еще два занятия – и свободна как ветер. А у тебя?
– По частникам поеду. Три клиента сегодня, групповое только что отработала.