Колея к ржавому солнцу - стр. 54
– Куда теперь? – спросил Троцкий.
– Я думала сделать кружок мимо Эроттая по Эспланаде – и в Хаканиеми. Там отдохнуть.
– Эроттая – это что? Звучит, во всяком случае, эротично…
Инга хитро улыбнулась.
– Ничего такого, о чем ты подумал. Просто небольшая площадь, «нулевой километр» Хельсинки.
Неся пакет с пластинками по очереди, они, окончательно промокнув и замерзнув, догуляли до Хаканиеми, района на отшибе без особых достопримечательностей. Безлюдными улочками Инга вывела их к небольшому бару, спрятавшемуся в полуподвале жилого дома.
Они спустились по ступенькам, в дверях им в нос ударил плотный пивной запах, но внутри было чисто и тепло. Публика, в час дня уже заседавшая с пивом или вином, выглядела немного потрепанной, но приличной. Молодой бармен с «тоннелями» в обоих ушах дружелюбным «хэй!» поприветствовал новых посетителей из-за стойки и одобрительно кивнул, разглядев в руках Инги пакет с пластинками.
– Еще кофе? С молоком? – спросила девушка у Троцкого. – Я возьму, пока присаживайся.
Троцкий сел за столик в самом углу слабо освещенного бара. Повесив мокрую куртку на без всяких затей прибитый к стене крючок, он наблюдал, как Инга о чем-то договаривается с барменом. К столику она подошла с рюмкой напитка черного цвета и большой домашней чашкой кофе с молоком.
– Это что у тебя?
– «Коскенкорва», салмиачный ликер, чтобы согреться.
– А мне всего лишь кофе?
– Ты же сам захотел. Его здесь наливают бесплатно. Такие порядки в этой рякяля заведены.
– Рякяля?
– Ага, по-фински «сопля». Не знал? Так финны называют кабаки, в которых пьяные клиенты сидят до самого закрытия, роняя сопли в пивную кружку.
– Когда кофе допью, возьмешь мне тоже этого ликера? – спросил Костас. – Гляжу, ты хорошо финский знаешь.
– Без проблем. И себе повторю… Только не финский, а английский. Его тут все понимают.
– Не все, – помотал головой Костас. – Я в школе немецкий учил.
Через два столика от них, с шумом отодвинув домашние стулья, поднялась компания из трех человек и, прихватив с собой бокалы и сигареты, но не накидывая верхнюю одежду, вышла на улицу, где дождь только усилился. «Викинги», – подумал Троцкий, допивая свой кофе.
Инга принесла еще две рюмки ликера. Чокнулись. Костас попробовал, скривился.
– Это пока рецепторы не привыкли. Третью уже сам побежишь по-немецки просить, – засмеялась Инга.
Попав из вестибюля сразу в полутемный и сырой как погреб подземный переход станции «Московская», Троцкий почувствовал, как теплый воздух метрополитена с каждым шагом превращается в холодную уличную атмосферу февраля. Поднявшись на поверхность, он увидел небрежно брошенный у тротуара, чуть дальше остановки, немолодой черный «мерседес», мигающий аварийкой. Под колесами автомобиля растеклась жидкая солевая грязь, будто под лежащим животным от тепла его тела оттаяла мерзлая земля. Разглядев, что спереди в салоне машины сидят двое, Костас потянул ручку задней двери и, постучав друг о друга подошвами ботинок, забрался в иномарку. Инга и расположившийся за рулем не то певец в жанре «русский шансон», не то запорожский казак с обритым чубом обернулись к нему. Он улыбнулся Инге и кивнул «шансонье».
– Привет, Костя.
– Привет.
– Сотрудник отдела угонов – и без машины? Я худею…
Троцкий решил, что не стоит объяснять «шансонье» свою позицию в отношении личного автомобиля, цен на бензин, дорогих запчастей и сервиса, прочих скрытых затрат, про которые умалчивают продавцы в автосалонах, тромбозного городского трафика и более предсказуемого расписания движения поездов метрополитена. Он просто сказал: