Колесо судьбы. Книга четвёртая. Последнее пристанище - стр. 6

В конце той же недели разговор с Рафаэлем повторился, хотя теперь они бродили по берегу реки, а не сидели в саду.

– Она душит меня, – говорил Рафаэль. Он подбирал с земли маленькие камушки и один за другим швырял их в воду, видимо, не в силах иначе выразить злость. – Я как будто в темнице. Не понимаю, почему отец так хотел, чтобы я обвенчался с ней? У нас хватает денег и без того приданного, что дали за неё…

Луи остановился, прислонившись бедром к каменному парапету, и задумчиво смотрел на друга.

– А мне показалось, она любит тебя. Может, если бы ты не отталкивал её, ваше непонимание бы прошло?

– Но я не… – Рафаэль запнулся и на какое-то время замолк. Потом вздохнул, – скажи, Луи, ты умеешь хранить тайны?

Луи внимательно посмотрел на него.

– Не думаю, что дожил бы до двадцати шести, если бы не умел.

Рафаэль поколебался немного, затем кивнул.

– А умеешь ты держать слово, как пристало дворянину?

– Само собой.

Рафаэль побарабанил пальцами по каменному парапету.

– Тогда завтра будь готов. Я отведу тебя в одно место… И покажу, чего бы я хотел. Но ты должен дать мне слово. Поклясться кровью предков, что что бы ни случилось, ты не возжелаешь и не попытаешься заполучить того, о чём мечтаю я. Потому что даже себе я позволяю лишь мечтать – но не стремлюсь коснуться рукой.

Луи не слишком понравилась таинственность, которой напускал его друг, но он всё-таки согласился и вслух пообещал:

– Я не стану отнимать у тебя того, что по праву принадлежит тебе, Рафаэль. Ты – мой друг и брат. Вряд ли что-то в мире может быть важней.

– Тогда завтра, после ужина, в семь часов, – повторил Рафаэль, – холодает, идём домой.

В тот день после обеда граф Лихтенштайн позвал его к себе.

Когда Луи вошёл, хозяин сидел за столом из светлого дерева, изукрашенным резьбой, и что-то читал. Впрочем, едва скрипнула дверь, он поднял голову от бумаг и встал, приветствуя гостя, чтобы уже вместе с ним пересесть на ореховый, обитый зелёным ситцем диван.

– Маргарита, прикажите подать кофе! – крикнул он, не дожидаясь, пока закроется дверь.

Они с Луи сели на диван, и против воли молодой граф почувствовал себя неуютно. Стены библиотеки, хоть и были залиты солнечным светом, давили на него, порождая странное ощущение дежавю. Мужчина, сидевший рядом, тоже не выглядел угрюмым. Всё в нём – светлые волосы и мягкая бородка, аккуратно выстриженная на лице – казалось, должно было располагать к себе, но Луи не мог отделаться от чувства, что всё это декорация, тонкий слой эмали. Что стоит немного подковырнуть – и он увидит настоящее лицо графа Лихтенштайн, тень которого сейчас едва проглядывала в пристальном взгляде его льдисто-голубых зрачков.

– О чём вы хотели со мной поговорить? – спросил Луи, когда чашка кофе оказалась в его руках.

Здесь, в Вене, кофе пили везде и на протяжении всего дня. Сортов и разновидностей его набиралось столько, что в венском кафе нельзя было попросить официанта просто «чашечку кофе. Нужно было абсолютно точно выразить свое желание, ведь голова шла кругом от количества сортов, вариантов заваривания, нюансов цвета и аромата, что предлагались посетителям. Кроме традиционных «шварцер*» и «тюркишер*» хозяева кофеен готовили «шале голд*», «францисканер*», «нуссбраун*», «кайзермеланж*» – и другие разновидности сего колдовского напитка, во всевозможных соотношениях разбавленного молоком или сливками. Венские кафе придумали хитрость – их столики покрывали лаком в виде цветовой шкалы, показывающей до двух десятков оттенков цвета кофе, и заказы официантам звучали так: «Будьте добры, номер девять» или: «Я же показал вам четыре, а что тут такое? Это же шестой!». Для постоянных клиентов подносили и кофе, сделанный по секретным методам: например, «уберштюрцер Нойманн*», изобретенный неким Нойманном, который уверял в том, что специальный вкус напитку придает порядок его смешения, и что для достижения этого специального вкуса нужно в налитые сначала сливки «быстро» влить горячий кофе.