Кола - стр. 26
– Наделал ты переполоху! В Коле только и разговоров, что о тебе, – благочинный похохатывает, потирает руки. Голос у него раскатистый, зычный. – Судно будешь новое строить или как?
Кир смотрел, как Граня помогала накрывать на стол, носила из кухни снедь. За складками сарафана угадывалось тело молодое, упругое.
– Отчего не строить? Капитал есть. Только что я один? Одного судна мало теперь…
– Сколько же надо?
– Десяток бы…
– Сколь?!
– Десяток бы.
– Эк, куда маханул!
Отец суетился, торопил благочинного начинать молебен. Он поглядывал на Кира счастливыми глазами и все одергивал на себе красную под белым шелковым пояском рубаху.
Благочинный прошел в передний угол к божнице. За ним последовали отец, тетка Фекла и Граня. Благодарственный начинался молебен.
Кир стоял позади, наблюдал, как усердно молится отец, как смиренно шепчет молитву Граня. Ему стало вдруг весело, захотелось спроказничать. Протянул руку и щипнул Граню за тугой бок. Граня отпрянула испуганно, оглянулась опасливо на старших. Богохульства не заметили. Кир подмигнул ей призывно и заговорщицки, и Граня покосилась на него, осуждающе качнула головой. А в краешке глаз чуть мелькнула улыбка.
Многолетием заканчивал благочинный.
Отец чинно, торжественно стал приглашать к столу. На столе – лучшие припасы, что обычно берегли в доме для дорогих гостей или великого праздника. Дары морские соленые, копченые, жареные, вареные, что умели готовить колянки вкусно, были на столе, как и полагалось на празднике, в изобилии.
Благочинный в отличном духе оглядывал стол.
– Ну, расскажи, расскажи, где бывал, что нового по свету, как надумал в столицу попасть и что за город она…
Благочинный был другом отца. Сколько помнит Кир, собирались они по вечерам на чашку чая или поиграть в карты, толковали о делах поморских, о происшествиях в Новом Свете, в Греции, во Франции и у англичан. Был благочинный начитан, до новостей жаден. В доме обычно вел себя как человек мирской, до споров охочий. Отец разливал по стаканам ром дорогой, норвежский. Благочинный шутил:
– Лей, Игнат Василич, полнее, чтоб креститься перед чем было…
Кир от норвежского рома отказался, попросил:
– Мне бы пшеничной…
– Аль не уважаешь заграничное? – рокотал благочинный.
– Не уважаю, – сказал Кир. – Кругом оно с детства, обрыдло уже.
Благочинный насторожился:
– Это что же заграничное тебе обрыдло?
– А все, – отмахнулся Кир. – Вот посуда, вино, сукна, снасти…
Благочинный изучающе смотрел на Кира, начал было осуждающе, поучительно:
– Гордыня – грех великий…
Но отец поднял стакан, перебил просительно:
– Потом, потом, отец Иоанн…
Он смотрел на Кира восторженно, с умилением:
– С возвращением тебя, сынок! С удачей! Утешил меня на старости. Уж как я рад… Как рад! – Выцветшие глаза отца подернулись влагой. Рука со стаканом дрогнула. – Вся Кола тебя по отчеству величает. Заслужил. И я хвалю. Спасибо, утешил…
Звякнули над столом протянутые стаканы. И пока пил Кир, снова подумал, что вот только нынче заметил, как осунулся, постарел отец. Кольнула жалость: “Морей ему уже не видать”. Благочинный занес вилку над столом и оглядывал семгу паровую и просольную, все решался, что лучше поддеть.
– Нам без иноземцев нельзя. Не будь их, крючка рыболовного на ярус взять негде. А их, почитай, в одной Коле тыщ двести на год иметь надо…