Когда зазвенит капель - стр. 21
– Это только начало…
Сердце противно стучало, желудок скрутило в узел. Дрожащей рукой она нащупала на полу ту самую бутылку с кондиционером и приготовилась ею разбить зеркало. Отбросила в сторону одежду и кое-как поднялась на ноги. В зеркале снова отражалась Даша.
– Черт! Черт… у меня видно крыша уже протекает… , – прошептала она.
Звон в ушах прекратился. Даша подняла с пола упавшие вещи и вышла из ванной.
Спать не хотелось совершенно – она лежала на спине в своей тихой, темной спальне и чувствовала, как сердитые слезы холодными дорожками струятся по скулам вниз, затекая в уши.
***
До понедельника третьего октября в голове у Даши как пустая, белая страница: как она она ходила на лекции, как ждала этого дня – она ничего не помнила, ни одного звука, ни одного лица, ни одного жеста. Как будто были перерезаны все провода между ней и миром.
Эта пара недель для Даши стала временем откровений и понимания. Понимания того, что она хочет, чтобы мама выкарабкалась любой ценой и только ради нее и откровение, что ей не с кем даже поговорить об этом. Словно кусок мяса под острым ножом, ее жизнь распалась на две части. И если в части “до” все было просто и понятно, то в другой, которая “после” не было чувства защищенности. Она боялась остаться одна, чувствовала себя выпавшим из гнезда птенцом и совершенно не была готова жить без опоры. Хотя… Парадокс, знание того, что опоры нет, время от времени и становилось ею. И ей очень, очень, очень хотелось вывалить все, что творилось у нее на душе. Не зеркалу.
Но она не решалась. В эти дни она поняла, какая на самом деле лежит пропасть между ней и ее одногруппниками, которым по сути нет никакого дела до ее душевного состояния. Дежурное “Как дела?”, сочувственные взгляды – это все не то, что ей было нужно. Она рассказала только Сашке и Любаве, как самым дорогим, самым близким. И еще Эдик вклеился со своим неизменным “детка”: “Ты только не унывай, детка, все будет хорошо!”
А мама сделалась капризной и плаксивой. Ее страх всегда был рядом, обращал внимание внутрь, требовал, чтобы его чувствовали. Она могла очнуться, только если что-либо вовне отвлекало ее. Она словно передала по наследству свою маску жизнерадостного веселья. Так что теперь пришла Дашина очередь надевать ее и улыбаться. Лгать в глаза, не веря в чудо, болтать какую-то ерунду, пытаться рассмешить, твердить о каких-то чудо-лекарствах и снова улыбаться. Потом она уходила в ванную, подолгу сидела там на полу, размазывала по лицу злые слезы бессилия, насыпала в ладошку желтые кружочки валерьянки и снова надевала проклятую маску.