Когда зазвенит капель - стр. 16
Она прикрыла глаза. Когда это случилось? Она силилась вспомнить, уловить момент, когда ее жизнь стала такой. Не получается, нет.
Одно за другим она перебирала воспоминания. Доставала их бережно, словно боясь, что память, как прохудившийся мешок, рассыпет их песком, потеряет навсегда.
Вот самое первое – яркое, прыткое, как солнечный зайчик. Ей шесть лет. Она бежит по лугу, смешно раскинув в стороны руки и высоко задирая колени. Косые солнечные лучи отбрасывают длинные тени, а высокая трава путается, хватает за ноги. Она беспечна и беззаботна. Ее смех звенит колокольчиком и рассыпается в жарком мареве. Ему вторят родные голоса. За ней следом бежит сестра – они играют в салочки. Она оборачивается и на короткий миг видит на краю луга маму и бабушку. Мама, всегда чопорная и строгая, и сейчас смотрит на них, сдвинув брови к переносице. А бабушка стоит, сложив руки на белый передник и ее милый, заросший лучами-морщинками, рот смеется так же звонко и заразительно, как и она сама. Вот сестра делает отчаянный рывок, хватает ее за руку и сильно дергает. Они сталкиваются, падают и кубарем катятся, сминая буйную зелень. Сломанные травинки щекочут и покалывают сквозь тонкое летнее платье. Она смотрит сестре в лицо и смех толчками прорывается через сбившееся дыхание. Впереди у них целое лето, несчетное множество дней, наполненных запахами, светом и смехом. И счастьем.
Воспоминание задрожало и оборвалось, как пленка в диафильме. Но нет, вот следующий слайд. Ей одиннадцать. Сегодня великий день. Она в колючей синей юбке и тесной белой блузке, и бант торчком на голове. А на руке как пламя – пионерский галстук. И в животе щекотно. Еще вечером защекотало. И все утро. И вот сейчас особенно сильно. Только бы не забыть клятву! Только бы не опозориться! Пионервожатая чеканит каждое слово: “Идет! Смена! Поколений!..” Вот доходит очередь и до нее, ей повязывают галстук на шею, и в глазах все расплывается от радости и бесконечного счастья. Теперь она пионер!
Теперь как будто что-то тихо щелкнуло и картинка опять сменилась. Ей семнадцать. Ночной воздух потрясающе чист и еще не отравлен выхлопными газами. Где-то поет соловей. Только что отгремел выпускной бал. Она идет с Ванькой за руку в предрассветной тишине, и сердце стучит через раз. Она и дышит едва-едва, только бы услышать его размеренный сердечный бег: от нее или наконец к ней? Глаза в глаза. Тихий шепот смешивается с горячим дыханием нового лета: “Люблю”, “Навсегда”. Счастье обрушивается на них и как океанская волна подминает под себя и тянет, тянет. У них еще нет ничего, но уже есть все. От этого воспоминания веет свободой и счастьем, и еще чем-то горько-сладким. Там она – прежняя…
Снова щелчок и новая картинка. Ей девятнадцать. Она много месяцев подряд исправно ходит в консультацию, закусив губу слушает приговоры врачей, чтобы потом за дверью дать волю слезам. Ее постоянно тошнит, кружится голова, пальцы стали похожи на толстые молочные сосиски. Любимое платье давно не застегивается и приходится носить Ванину рубашку. Она не читает газет и журналов, не вяжет, не шьет, обходит «Детский мир» по дуге. Страшно ли ей? Очень. Но упрямо верит, верит, что просто надо выдержать, отмучиться эти месяцы и с победой вернуться. И снова все будет по-прежнему, все будет хорошо. А пока Ванька работает, но как-то без огня. Платят немного, и ладно. Выпивает иногда. Но ведь по праздникам простить можно. И вот он кричит, что его в гараже ждут друзья. Собутыльники. По ее щекам катятся злые слезы, она просит, нет умоляет не пить и остаться дома. Но нет. “Пусти!” – кричит еще любимый Ванька. “И так уйдешь?” – как последний козырь, она отваживается на безумство. Ложится у порога, бесстыдно выставив кверху тугой, как барабан, живот. Ванька крутит пальцем у виска, перешагивает и хлопает дверью.