Когда я уйду - стр. 20

– Используя изображения, полученные с функционального магнитного резонанса, она изучала мозг влюбленных и обнаружила там пьянящую смесь продуктов химических реакций. Допамин проникает в задние спинно-мозго…

– Спинно-хвостовые, – поправил Джек, кривя губы в улыбке.

Мое лицо обдало жаром.

– Верно, именно это я и хотела сказать. И… э-э… предлобную часть коры головного мозга.

Я досадовала на свою ошибку и пыталась найти нужные слова, в твердой решимости произвести на него впечатление.

– На самом деле это мотивация или система вознаграждения – не эмоция. Нечто вроде наркомании. Фактически, химия мозга у влюбленных та же самая, что у людей, сидящих на кокаине. Стимулирует те же трансмиссии…

– Трансмиттеры, – мягко сказал он.

– Что?

– Трансмиттеры.

Уф. Меня снова бросило в жар. Почему его вторая специальность – биология? И что я делаю на свидании с человеком, пишущим сразу две докторские диссертации? Когда я – несчастная младшекурсница, специализирующаяся по психологии – науке, которой занимаются люди, не знающие, чем еще заняться, потому что это красиво звучит. А я даже не знаю как следует, что такое трансмиттеры.

Я пью кофе, в надежде, что меня не выдадут трясущиеся руки и горячий напиток, который выплескивается через край чашки, хотя я вполне уверена, что только что уничтожила все шансы на четвертое свидание. Но беру себя в руки и глубоко вздыхаю. Поскольку все потеряно, можно закончить речь. Хуже уже все равно не будет. Вот только когда я пытаюсь извлечь из памяти другие научные термины и интересные факты, которые постаралась запомнить, не нахожу ничего. В эту минуту мои щеки определенно горят. Я слабо взмахиваю рукой и вяло заключаю свою жалкую мини-лекцию:

– Так что, собственно говоря, это нереально…

Джек склоняет голову набок, очевидно, искренне забавляясь моей глупостью и в то же время смущаясь из-за нее.

– Что нереально?

– Любовь.

Я не могу смотреть на него. Боюсь, что эта самая любовь написана у меня на лице.

Он молчит, и я скорее чувствую, чем вижу, как его тело придвигается ближе. От него пахнет больницей, как от человека, проведшего целый день в формальдегидной атмосфере. И меня это пьянит.

Я смотрю на него, и на секунду мне в голову приходит безумная мысль, что сейчас он меня поцелует. В желудке все сжимается от предвкушения. Наше второе свидание закончилось первым поцелуем, и мне не терпелось продолжить с того места, где мы начали. Но на этот раз он останавливается в дюйме от моих губ.

– У тебя крошка, – говорит он, вытирая уголок моего рта большим пальцем. Он выпрямляется, и я подношу пальцы к тому месту, которого он коснулся.

– Спасибо, – бормочу я. Смотрю на него, а он улыбается. Словно втайне смеется надо мной. Мое смущение прорывается раздраженным: «Что?»

– Ничего, – качает он головой. – Я только думаю, что доктор Фишер может не знать, о чем толкует.

– Почему это? – спрашиваю я, все еще сгорая от гнева.

– Потому что, – отвечает он, откусывая от маффина. Крошки сыплются на его рубашку. Но вместо того, чтобы закончить мысль, он меняет тему и рассказывает о том, что изучал сегодня: инфлюенца у рыб или что-то такое же смехотворное, и оставляет меня мучиться мыслью, что я только сейчас все испортила. Прошло несколько месяцев, прежде чем он признался, что именно в тот момент понял, что любит меня.