Когда я умру. Уроки, вынесенные с Территории Смерти - стр. 9

Для меня стратегия – это не какая-то статическая картина, а непрерывно меняющийся поток. С годами я, как мне хотелось бы верить, стал спокойнее, уравновешеннее, рассудительнее, и новые задачи, поставленные передо мной болезнью, нужно было решать новыми способами. При этом главный принцип остался неизменным – сначала проблему нужно идентифицировать, а потом уже искать пути ее разрешения. Не исключено, что таких путей не окажется вообще, но подобная ситуация сама по себе потребует тоже какого-то конкретного решения.

День операции приближался, и пришла пора привести в порядок все мои личные дела. Я составил завещание и сформулировал поручения касательно моих похорон. Все это звучит гораздо страшнее, чем выглядит на самом деле. Сам процесс размышления над ритуалом похоронной службы и выбора подходящей музыки несколько рассеивает естественную для такого повода тоску. Когда мы с Гейл отправились к викарию, чтобы обсудить все технические детали, мы спорили друг с дружкой самым неприличным образом, но как только осознали, что речь все-таки идет о похоронах, сразу успокоились. Мы поняли, что сейчас самим своим поведением тоже можем нанести смерти какой-то, пусть и слабый, удар.

У меня не было никаких претензий ни к Лондонской клинике, ни к Лондонскому онкологическому центру, они исполняли свои обязанности безупречно, и тем не менее я почувствовал, что пришла пора сменить стратегию лечения. Я решил вернуться в лоно государственной медицины. Первым порывом было обратиться в клинику Ройял Марсден (Royal Marsden Hospital), но в ней только-только произошел большой пожар, и кто-то из тамошнего персонала сказал мне, что в течение некоторого времени ложиться туда на операцию было бы просто неразумно. Я переговорил с авторитетными людьми из структуры госслужбы здравоохранения NHS (в этом на неформальной основе мне очень помог Ара Дарзи, выдающийся хирург-онколог), разжился обширным списком медицинских светил и солидных учреждений, но при таком широком выборе никак не мог отважиться на окончательный шаг.

Один из ведущих консультантов из NHS, отвечая на вопрос, где и с кем у меня будет больше шансов остаться в живых, сказал без всяких колебаний: «Это Мюррей Бреннан в нью-йоркском Онкологическом центре памяти Слоуна – Кеттеринга (Memorial Sloan-Kettering Cancer Center)». Эту рекомендацию я слышал уже не раз. В конце концов после бесконечных консультаций и обсуждений мы остались при двух вариантах, и оба выглядели в равной степени привлекательно – Лондонская учебная больница (London teaching hospital), где работал один весьма уважаемый хирург, и вышеупомянутый Центр Слоуна – Кеттеринга в Нью-Йорке. Эти рекомендации мы слышали неоднократно из уст людей с безупречным авторитетом, отмеченных и великодушием, и трезвой рассудительностью. Но окончательное решение оставалось за мной, и я беру на себя всю ответственность за него.

Я повстречался с обоими хирургами. Консультант из госслужбы здравоохранения оказался весьма обаятельной личностью и предложил радикальную стратегию. Он настаивал на так называемой эзофагогастроэктомии, при которой опухоль удаляется целиком. Эта операция должна была проводиться не просто через желудок, а путем вскрытия грудной клетки для более свободного доступа к операционному полю. Он полагал, что требуется удалить как можно больший объем желудка и как можно большее количество лимфатических узлов. Он предупредил, что меня ждут сильные боли и другие неприятные ощущения, что все это будет очень непросто, но люди переживают и не такое, и все эти муки вполне оправданны, так как существенно повысят мой шанс остаться в живых. Я искренне поблагодарил его, но при этом испытывал некоторую неловкость, так как не чувствовал полной убежденности в его правоте, и решил для очистки совести слетать в Нью-Йорк.