Когда шатается трон - стр. 17

Но только враг он, который может шумнуть.

Сказать успокоительно:

– Тихо, тихо. Никто тебя не тронет.

Переложить нож из правой руки в левую, протянуть ладонь как для рукопожатия. Улыбнуться…

– Тебя как зовут-то?

– Пе…

Ткнуть лезвие под кадык, провернуть перерубить сонную артерию и трахею, чтобы не закричал. Увидеть удивлённые, закатывающиеся глаза. И лицо мужика с выпученными глазами, в испарине и брызгах чужой крови. Этот не страшен.

– Разворачивайся, гони обратно. И ни звука!

Кивнул испуганно. Потянул вожжи.

– Но-о, пошла…

Но сам не на дорогу смотрит, на нож.

– Где еда?

– Там.

Поднять сено, выдернуть краюху хлеба. В лукошке яйца.

– Мясо, сало, масло где? – Хлебушком одним жив не будешь.

– Туточки, левее.

Кинуть шматы сала в импровизированную торбу. Туда же тёплое еще мясо, видно, только что телёнка или кабанчика зарезали… В любой момент на дороге хоть с той, хоть с другой стороны немцы или полицаи могут показаться.

– Стой.

– Тпру!

Вскинула голову лошадь, встала, как вкопанная.

– Ложись… Не сюда, под сено. Руки за спину!

Заломить, стянуть руки случайной верёвкой.

– Мил человек, скоро ж ночь, замёрзну я тут, а у меня детишки.

– Ничего, дотерпишь.

Пихнуть в рот какую-то тряпку.

– Смирно лежи. Немцам скажешь, что партизан было трое. Понял?

Кивнул испуганно.

Забросить на спину неподъёмную торбу – пуда полтора будет. Сдёрнуть с немца автомат, нашарить за поясом гранату. И быстро-быстро в сугробы. Пройти, петляя как заяц, снова выскочить на дорогу, где на насте не остаётся следов, прислушиваясь и таясь пройти до перекрёстка, до другой дороги-грунтовки, по которой лес таскают, а уж с нее шагнуть в лес. Пусть теперь ищут – впереди ночь, не сунутся.

Всё… Теперь месяц, если не от пуза наедаться, если впроголодь, можно жить. А там… Там, глядишь, весна подоспеет или другой обоз. Такая партизанщина… Не победы ради – для жизни…

Лучше жить стало в Стране Советов, веселее. Города разрушенные отстроили, поля, осколками да минами засеянные, вспахали, карточки продуктовые отменили, цены чуть ли не каждый год снижаются, смешные комедии в кинотеатрах идут. После войны всё в радость – живи не хочу.

Но тянутся к Москве составы, в вагонах-теплушках солдаты на полках пухнут. Нет, не солдаты – сплошь офицеры-гвардейцы. Длинна дорога с хребтов уральских, не торопится поезд, на мелких станциях в тупичках отстаиваясь. Да и пассажиры не в претензии – харч есть, подъёмные выплачены, и водочка по дороге в сельмагах и ресторанах прикупается. Живи себе, не тужи.

А они вопросы задают:

– Интересно, куда нас?

– Возьми приказ да почитай, там всё прописано. Учёба у нас по линии политико-воспитательной работы, изучения трудов и повышения общекультурного уровня. Нормально всё – не в глушь, не в ЗабВО, в столицу едем, может, Большой театр увидим с балеринками или ГУМ.

– Я в ГУМе ни разу не был, а Москву только на параде видел, когда знамёна к стене бросал. Интересно по ней прошвырнуться.

– Так-то оно так, только непонятно, за каким нам вместо вагона с ручками и тетрадками прицепили в хвост вагон с оружием и цинками? А до того год по лесам натаскивали, как салабонов. Мы же не политработники, чтобы нас подковывать, мы боевые офицеры. За каким нам эта культурная учёба?

– Чтобы ты, неуч, жене про Третьяковку рассказать мог и чулки фильдеперсовые привезти. Не бери в голову, нас послали – мы едем. Под приказом подпись видел?