Когда погаснут звезды - стр. 9
Вся эта подноготная сквозила в речах проповедника, явно терявшегося в правильности ответа на вопрос, когда обращение и поминание Имени Господа уместно, а когда нет. Донна Пиа, женщина добродетельная и чувствительная, безошибочно улавливала малейшую фальшь, неважно, кто находился перед ней – священнослужитель или торговец рыбой.
– Господь ждет обращения к Себе, сил у Него хватит на все и на всех. – Констатировала она, приобняв вымокшую подругу. – Запрет на произнесении Имени Господа носит ограничительный характер, придуманный самими церковниками, дабы обращались к ним, а не напрямую к Нему.
Агуэра, потихоньку согревающаяся в объятиях Пии, решила иначе:
– Обращение, поминание всуе Господь не слышит, сила настройки просящего невелика в этом случае. Заповедь о другом: обращайся к Богу внутренне, искренне, про себя, не выноси сие на суд мира, что больше напоминает самолюбование красующегося самца павлина.
– Агуэра, дорогая, – Пиа трясла за плечо подругу, будто окаменевшую в своих воспоминаниях, – с тобой все в порядке?
Женщина очнулась, вытянула и без того страусиную шею из пышной горголы и, задумчиво озираясь по сторонам, словно выискивая кого-то, произнесла:
– Я думала о Боге.
– Все мы думаем о Нем, входя в храм, – согласилась Пиа, – но тебе удается это и без посещения кафедраля. Что же ты надумала?
Агуэра напряженно вздохнула:
– Тебе не кажется, подруга, что у нас разные Боги?
Епископ редко обращался к первой заповеди. Донна Пиа, отличавшаяся отменной памятью, что сказывалось наилучшим образом на качестве походов по базару, могла по пальцам пересчитать проповеди, посвященные этому вопросу. Впрочем, одна лет пять-шесть назад тронула ее настолько, что сразу после окончания службы она выловила епископа в западном приделе и страстно, возможно, даже излишне поблагодарила его: «Падре, храни вас Бог за чудесные слова о едином Господе нашем, укрепившие меня в вере и понимании».
Епископ, несказанно удивленный, но весьма обрадованный такой эмоциональной реакцией, поинтересовался, как же досточтимая донна представила себе образ Всевышнего.
Оставив на секунду синьору, готовящуюся к своей исповеди, заметим, что сам епископ видел Творца в роли отца, но любящего, прощающего и справедливого. Внешне Он совпадал с его родителем, но только был более сильным, крупным, этакий исполин, прячущий в бездонных складках светящихся одежд все блага и истины мира.
Тем временем донна Пиа, отдышавшись и собравшись с мыслями, затараторила: «Бог – молодой мужчина, Сын Бога и Богини, Прекрасный Идальго, сильный, верный, самоотверженный, любящий, – тут яркий румянец накрыл пухлые щеки, – смотрящий на меня, как на единственную женщину в мире.
Епископ невольно произвел умственное сравнение Бога Пии с собой и утвердился во мнении, что совершенно напрасно пялился на нее во время службы столько лет.
Выслушав пересказ из уст подруги, Агуэра, немного подумав, сказала:
– Для меня Бог – это нечто эфемерное, как мое нерожденное дитя, Ангел при крылышках и розовых ручонках, Дух, чье присутствие и есть, и нет.
Пиа вспомнила, что после своих слов Агуэра расплакалась.
– Знаешь, дорогая, – Пиа поправила бумажный желтый цветок-заколку (боже, какая безвкусица) на пучке тугих, черных, маслянистых волос подруги, – Бог один, и мы знаем это, возможно, наше представление о нем различно.