Когда оживают легенды - стр. 20
– Поплачь, глупая, облегчи сердце! – прошамкала беззубым ртом жилистая старуха, скальпированная медвежьими когтями, и зашлась в кашле.– Почему ты не отсекла волосы, женщина пикуни? >18 Глянь, народ дакотов пал духом в предчувствии тяжелых времен. А ты? Кто теперь накормит стариков? Кто укроет детей и скво >19 от Длинных Ножей? Кто теперь по ночам будет согревать твои плечи и ласкать твою грудь? Кто принесет к порогу сочное мясо? Плачь, не будь камнем, женщина! – старуха зло таращилась на молодую жену вождя из темноты типи >20.
В глубоком сумраке черных глаз Белого Крыла не было отныне той загадочности, которая до ее замужества вызывала у воинов вахпекуто трепет и смутный восторг. Глаза были пусты и неподвижны, как у мертвой самки вапити >21. Она тупо перебирала пальцами бисерные и костяные украшения мужа и тихо стонала, не замечая ни палящего ее упругие бедра огня очага, ни хриплого блекотания древней старухи Ханпы Уанжилы – своей свекрови.
Между тем Уанжила заскрипела, словно старая ива, поднялась, обошла костровище, отпахнула расписанный охрой полог и высунула исполосованную бурыми рубцами лысую голову наружу. Красным заревом садилось солнце; воздух отсвечивал дрожащим пурпуром и гранатом. Земля гудела и сотрясалась мелкой дрожью со стороны холмов Три Удара, что поднимались на востоке изумрудными волнами,– это мужчины на ночь табунили лошадей и гнали их с пастбищ под защиту лагеря.
У порога захрустел песок под чьими-то мокасинами. Старуха, звякнув серебряными украшениями, кивком головы ответила на глухое приветствие. В следующий момент к коленям Белого Крыла упал пучок волос – черных и блестящих, как крыло ворона. Словно удар в бубен, хлопнул по бизоньей покрышке полог – Уанжила на удивление ловко юркнула на мягкие шкуры, злобно выругалась, шлепнула себя по лысой голове и прошипела из тишины:
– Сапа Татанка >22приходил, он хочет мстить за брата! —в отблесках огня слезящиеся глаза блеснули хищным зеленым огоньком.
Крыло безразлично протянула смуглую руку, взяла скользящую в пальцах прядь и бросила в распахнутый зев расшитой иглами дикобраза парфлеши >23. Пучок упал на большой ворох других прядей, отрезанных родственниками и друзьями в знак траура по Черному Орлу.
– У тебя нет сердца, женщина! – выплюнула старуха и в очередной раз метнула на молодуху недоброжелательный взгляд.– Мой сын попал в когти белых псов, а ты!..
Белое Крыло была самой высокой и сильной женщиной в племени вахпекуто. Ее красота с каждым годом очерчивалась всё ярче и вызывающе. Не было у племени более ловкой и неутомимой работницы. Она быстрее других собирала ягоды и сладкие коренья в лесу, добротнее разделывала туши убитых животных и, главное, стала выделывать шкуры, кроить и вышивать лучше, чем сама Тетива – опытная и знаменитая мастерица среди прочих женщин санти.
Уанжила хвасталась невесткой перед соседями, но в душе люто ненавидела ее за непомерную гордыню, за непослушание. Крылу всегда доставалась грубая и тяжелая работа в доме…
Молодая невестка взаимно не выносила старуху. Но широкоплечий храбрый сын Уанжилы вызывал в ее сердце нежность и неистовую страсть. Она помнила, как тщательно скрывала от него свои чувства, когда он, томимый таким же неистовым порывом, слонялся у палатки ее отчима, манил к себе печальной и сладкой нотой флейты, дарил волшебные зеркальца, полученные в обмен на бобровые шкуры, или голубые, как небо, и мягкие, как лесной мох, одеяла. Хранила она в памяти и то, как подстерегал он ее в зарослях камыша у реки или в чаще леса, куда она вместе с мачехой отправлялась за хворостом. Притаившись за стволом, он то широко раскрывал объятия, чтобы нежно прижать ее к своей могучей груди, то судорожно стискивал руки до хруста в суставах, борясь с желанием оглушить ее ударом кулака и упасть с ней в пышную зелень трав, как частенько делали дакоты с девушками враждебных племен, прежде чем унестись с пленницей на коне в родной лагерь. Но Черный Орел не позволил себе вольности, хотя уже и был избран вождем, и, когда девушка вошла в его типи в платье из белой оленьей замши, он не обращался с ней грубо, потому что не любил видеть на лицах людей выражение страха, которое делало их чужими и враждебными.