Когда мир изменился - стр. 17
Сержант Артеур выдернул пику, ударил вновь, разбивая сталью челюсти и зубы мертвяка. Круглая голова бестии дёрнулась, покрытое чёрной слизью остриё вышло из затылка. Фесс, поневоле неловко, ткнул твари лезвием под подбородок, и правильный шар серой башки покатился по истоптанной соломе.
Dauðbarn забился, задёргался, хлеща, словно кнутом, во все стороны длинными тонкими ногами и руками.
– Осторожнее! – Фесс успел оттолкнуть сержанта. В тот же миг хлестнула серая плеть руки неупокоенного, глубоко ушла в утоптанный земляной пол. Сержант, хакнув, рубанул коротким мечом-кордом, отсёк лапу мертвяка у самого плеча.
– Нет! Девчонку прикрой!.. – Он не мог себе позволить сейчас думать о ней. Совсем не мог.
На ногах остались лишь трое солдат сэра Конрада и сам рыцарь. Он таки выудил из-за пазухи то, что искал, – небольшую ладанку – и сейчас тыкал ею во все стороны, громко читая молитвы; надо сказать, читая правильно, не запинаясь от страха и не путая слова.
Его зажимали в угол, медленно, но верно.
Этиа Аурикома пряталась за спиной сержанта, зажав рот ладошкой.
Серые твари сообразили, что к чему. Их было шестеро, да четвёрка гиббетов билась крыльями о доски потолка.
Короткая цепь по-прежнему стягивала запястья некроманта, и не простая, хоть и покрытая ржой – магия стекала с неё, словно дождевые капли.
Ну что ж, будем по-плохому…
У ног некроманта бился в корчах солдат, лишившийся обеих ног – одной не было аж до самого бедра – и кистей на обеих руках. Глаза закатились от боли, он выл и орал, и должен был бы умереть от потери крови, но раны запеклись, покрылись чёрной коркой, и он жил, жил себе на горе и на…
И на горе другим, вдруг понял Фесс.
А ещё понял, что надо делать.
Остриё глефы чиркнуло, рассекая артерии несчастного.
…Жертва была не подготовлена. Отсутствовала магическая фигура и даже руну толком было не накинуть из-за скованных рук; но грубая, горячая сила, пронизанная и перевитая ужасом и агонией, пылала словно пламя.
Оно вырывалось из поневоле грубых и неверных форм; растрачивалось зря, било не туда – но всё-таки вокруг древка глефы закружилась спираль тонкого, почти невидимого огня, языки его заплясали на чёрных от слизи клинках, пожирая нечистоту и грязь; головы мертвяков лопались одна за другой, заливая всё вокруг чёрной жижей, ломая крылья гиббетам и вбивая их в брёвна стен.
Хруст, мокрое чавканье, зловоние – и нарастающий рёв дикого, вырвавшегося на волю пламени.
Что-то истошно вопил сэр Конрад, но Фесс уже не слушал.
Он уже почти догадался, что тут происходит и что предстоит сделать. Пусть со скованными руками, но сделать.
– Конрад! Спасай людей, вытаскивайте наружу!..
Пинком распахнул дверь.
Ночь встретила серым предрассветным маревом, она жадно ловила и пила, словно кровь, алые отсветы пожара.
– Покажись!..
Гиббеты кружили над полыхающей караульней, словно стервятники. Кружили, но спускаться пока не спешили.
Зато спешили другие. Ломая рогатки, раздирая их кольями собственные брюха и лапы, ползла ещё дюжина мертвяков, уже другого вида – раздутые, распухшие трупы, «свежачки», пролежавшие в могилах совсем недолго. Судя по лохмотьям и обезображенным лицам – отверженные маркграфства, бродяги и нищие, мелкие воришки из самых неудачливых, отдавшие концы то ли в подземельях, то ли в каторжных работах; наспех зарытые без гробов и даже самой простой молитвы в неглубоких рвах – откуда и были извлечены.