Когда мечты были большими - стр. 9
Прошло два года, с тех пор как они стали собственниками комбината.
Предприятие встало на ноги, обновилось. Объемы шли вверх. Если в бытность прежнего руководства мощности были загружены менее чем на треть, то спустя год загрузка составила шестьдесят процентов, а еще через год – восемьдесят. Почти не осталось старого оборудования. Даже холодильные камеры, эти покрытые изморозью темные лабиринты с тушами мертвых животных, и те подновили – впервые с даты постройки. Пожалуй, единственное, что не изменилось – обвалка-жиловка мяса. Бравые молодцы в окровавленных фартуках, вооруженные ножами и тесаками, рубили и резали мясо без помощи умных машин – как делали их деды, прадеды и прапрадеды.
С ворьем тоже справились.
Первая же внезапная инвентаризация сделала явной тайную жизнь комбината. Как и предполагалось, отклонения были гигантские. Комбинат – кладезь талантов. Что здесь только не делают: занижают упитанность скота при приемке, завышают потери при замораживании и размораживании, не докладывают, пересаливают и прочее, прочее, прочее. Создают излишки мяса для вывоза, выноса и выпуска неучтенки. Холодильник – главное место. Инвентаризация в нем – дело не одного месяца.
Беспалов вызвал к себе главного технолога и провел с ней обстоятельную полуторачасовую беседу. Она получила первое предупреждение, а он взялся за наведение порядка на комбинате.
Изменения не всем пришлись по вкусу. Столько лет жили спокойно, и тут на тебе: отчетность, ревизии, контроль, шмон на выезде и на выходе. Лишь после того как главный технолог получила свое второе, последнее, предупреждение, в цехах прекратили открыто бузить, вставлять палки в колеса и отправлять ходоков к начальству.
Кое-кто, впрочем, не понял, что жить по-старому не получится. Через пять месяцев после первой инвентаризации в консервном цехе нашли излишек тушенки. Тридцать коробок. Они были спрятаны в дальнем углу цеха – под тарой.
Долго разгребали завалы, вскрыли коробки, и вот вам пожалуйста.
Начальница цеха попробовала изобразить удивление, в меру своих скудных актерских способностей. В следующую секунду она как фурия набросилась на багровых, потупивших взгляды работниц и стала отчитывать их, срываясь на крик.
Беспалов вызвал ее и главного технолога и попросил их написать заявления.
Первой пришла начальница консервного цеха.
Это была сухая женщина сорока пяти лет с жидкими русыми волосами и некрасивым бледным лицом. Матовые глаза, скошенный подбородок, тонкие блеклые губы, плотно сжатые даже в улыбке, – что-то было врожденное, что-то – приобретенное. Она пришла в гражданском: в бежевой блузке с длинными рукавами и в черной юбке до пят. Волосы расслаивались на сальные пряди. Всегда, когда он видел ее, он думал о том, что женщина не должна так выглядеть. Это не женщина. Нечто бесполое.
Разговор с ней дался ему нелегко.
У нее дрожал от волнения голос. Она села в кресло и стала рассматривать его галстук. Когда после небольшого вступления он предложил ей уволиться, она в один миг изменилась: взгляд метнулся к его глазам, на коже выступили красно-коричневые пятна, бесцветные губы раздвинулись на миллиметр.
«… Сразу?..»
«Всех предупреждали. Вы не поняли».
«Я поняла, – сказала она дрожащим голосом, с едва заметным нажимом на первом слове. – Но я не могу стоять у каждого за спиной. И так постоянно воюю. Слежу за технологией, вскрываю банки, смотрю».