Код Золотой книги - стр. 21
Через три дня после того, как собралась наша пятерка, начались занятия в Школе. Нашим «классным руководителем» стал Радзивилл, но, как и в обычной школе, специальные предметы вели разные учителя. Откуда они появлялись, мы ни разу не видели, лишь подозревали, что обитали они или на первом, или на третьем этаже дворца. Но, как мы ни старались, нам так и не удалось найти ведущую на третий этаж лестницу. А все двери в находящемся на первом этаже просторном холле были постоянно заперты и открывались только во время занятий. В другие часы, кроме нашего командира и уловленных боковым зрением скользящих силуэтов в коридорах и других помещениях дворца, мы не встречали никого. Так же как ни разу не застали поваров, готовящих еду. Хотя в буфете в любое время суток можно было обнаружить кипящие на плите кастрюли и свежие закуски в холодильнике.
Но я забежал вперед, а надо рассказывать по порядку. Для теоретических занятий нам был отведен большой полукруглый зал на первом этаже. Полукруг целиком состоял из высоченных, чуть ли не под самый четырехметровый потолок, ажурных окон. Мы впятером сидели спиной к ним, а учитель располагался в центре, стоя за чем-то вроде кафедры или сидя за приставленным к ней столом. Первый урок с нами провел командир, и я запомнил его на всю жизнь.
– Я буду вести у вас историю! – Петр Станиславович обвел нас взглядом, в котором мне почудилось что-то странное. – Только это будет совсем не та история, которую вы изучали в школе или про которую читали в книгах. Вы это быстро поймете.
Радзивилл посмотрел на меня, и я поежился от его взгляда. Может быть, он знает о моем тайном увлечении? Дело в том, что я был очень последователен в своем любопытстве, и если уж оказывался заинтересован какой-нибудь исторической личностью, будь то Тимур Тамерлан или император Александр I, то не успокаивался, пока не перечитывал все, что только мог найти про них в библиотеках. Отец, который сам преподавал историю в педагогическом институте, поддерживал мои увлечения. Особенно же меня интересовала история революции и Гражданской войны. После школы я даже пытался поступить на исторический, но не прошел по конкурсу. При хороших оценках по истории и литературе по всем остальным предметам у меня в аттестате стояли сплошные трояки.
Сейчас командир смотрел на меня так, будто хотел сказать: что же, посмотрим, чего стоят твои знания! А может быть, это мне просто показалось, потому что заговорил он совсем о другом. От того, что он нам рассказывал, у меня шевелились на голове волосы, и я едва удерживался, чтобы не вскочить из-за стола и бросить в лицо командиру гневные обличения. Помогла мне в этом неожиданная мысль: вот он, мой час! Я чувствовал себя советским разведчиком в логове врага и знал, что обязан пробиться к своим, чтобы доставить ценнейшие секретные сведения. Того, что наговорил нам командир, хватило бы, чтобы расстрелять его восемь раз подряд. А потом поднять и снова расстрелять.
Несколько раз я нервно оглядывался, желая увидеть реакцию остальных. Мишка, по своему дремучему невежеству, скорее всего, мало что понял и выглядел совершенно спокойно. Кажется, он даже откровенно скучал на уроке. По невозмутимому лицу Мити-Мустафы трудно было что-то определить. Паша угрюмо смотрел на Петра Станиславовича, но поди пойми, о чем он думал, – в тридцать лет человек лучше умеет сдерживать эмоции, чем в девятнадцать. Тем более что после всех своих злоключений он мог и не испытывать особых симпатий к советской власти. Один Боря Кацнельсон слушал урок, открыв рот и ловя каждое слово. Глаза его сияли, будто он попал на выступление любимого артиста. «Тоже мне, диссидент!» – со злостью подумал я. В то время каждый советский гражданин твердо знал, что диссидент – это человек, у которого не все в порядке с головой. Много позже мне стало известно, что во многих случаях это не слишком расходилось с истиной.