Код Онегина - стр. 25

– Ну?!

– Д-добрый день, – сказал сосед.

– Очень добрый, – сказал Саша. – Добрей не бывает. – Вы правильно сделали, что не сунулись в аэропорт, – сказал сосед. – Я думал, вы захотите купить самолет. Тут-то вас бы и повязали.

– Кончай, – сказал Саша устало. – Давно ты на них работаешь? – Это была глупая фраза, как в кино.

– Я не работаю, – сказал сосед. – Я убежал. Я боюсь.

Лев Сергеевич, или Лева Белкин – так соседа звали, – с женою давно не жил. Они не развелись, а просто разъехались, потому что у них были разные научные интересы. Она тоже была зоологом. Она уже лет десять жила на Мадагаскаре и там изучала лемуров – Otolicnus galago и Arctocebus calabarensis. А Cricetus cricetus, которого изучал Лев Белкин и который был целью и смыслом его жизни, жил не на Мадагаскаре, а в Остафьеве. Он больше в Подмосковье нигде не жил. Это был очень редкий зверь, прекрасный зверь, обладавший чрезвычайно развитой индивидуальностью, никакие лемуры не могли с ним сравниться.

Лева понял, что ему – а стало быть, трудам всей его жизни – угрожает опасность, только сегодня утром. Он пришел к этому выводу, основываясь на визуальных наблюдениях и сопоставляя факты. Факты были следующие: почти всю пятницу он провел в поле, наблюдая Cricetus cricetus, потому что Cricetus cricetus иногда проявлял большую дневную активность, а это противоречило общепринятому научному представлению о нем и было поэтому особенно ценно для Левы. Когда Лева вернулся поздно вечером к себе в дом, ему показалось, что журналы и книги на столе лежат не так, а дверь прикрыта плотней, чем он оставил ее. Но он не придал этому значения. Утром в субботу ему позвонила жена его родственника, кандидата филологических наук, и сказала, что тот убит. Лева не особенно любил этого родственника, но подумал, что тот убит из-за соседа Саши – бандита и мафиозо, – и возненавидел Сашу так, что хотел его избить. Но Саша был такой жалкий, когда пришел к нему. История, которую рассказал Саша, была чересчур дика и неправдоподобна, чтобы допустить, что Саша, у которого в голове было не более полутора извилин, мог ее выдумать.

А потом Саша сказал про обыск и про то, что сумки были как-то не так застегнуты. И Лева понял, что его собственный дом тоже, возможно, обыскивали. Тогда он задумался о черных машинах, что уже две недели околачивались близ его участка. Он стал из окна – у него был отличный профессиональный бинокль – вести наблюдение за этими машинами и людьми, что сидели в них. Вскоре ему стало ясно, что машины сменяются. Это была, возможно, слежка. Но все это были допущения и неподтвержденные гипотезы.

Ночью с субботы на воскресенье Лева опять пошел в поле, но уже не наблюдал Cricetus cricetus, а смотрел, кто наблюдает его самого. Он быстро убедился, что за ним следят и там. Они были городские и плохо умели прятаться в поле. Он нарочно стал водить их по полю, а потом по лесу. Они ходили за ним и шумели ужасно, хотя думали, наверное, что передвигаются как кошки. Cricetus cricetus, должно быть, тоже презрительно смеялся, видя, как Лева пытается за ним незаметно наблюдать и тихонько двигаться. Лева чутьем – он так много времени общался с Cricetus cricetus, что у него появилось чутье на опасность почти звериное, – понял, что они убьют его, как люди убили в Москве и Подмосковье почти всех Cricetus cricetus. Лева побрел к норе, где жил самый крупный, пожилой и обладавший наиболее сложным характером самец Cricetus cricetus, и стал гипнотизировать его, чтобы тот вышел, чтобы посмотреть на него в последний раз, но старый Cricetus cricetus спал или гулял где-то по своим делам. У Левы сжалось сердце.