Код Онегина - стр. 22
– Плохо! Все Болдино перерыли, все Михайловское, вообще все. Кто мог предположить, что Петька (теперь собеседники имели в виду, надо полагать, князя Вяземского) закопает ее за пределами усадьбы?
– Что там тогда было?
– Пустырь.
– На пустыре и зарыл. Или Пашка (по-видимому, Павел Сергеевич Шереметев, хранитель музея-усадьбы «Остафьево» с восемнадцатого по двадцать восьмой год прошлого столетия) перепрятал, сволочь. Юра (Андропов) всегда подозревал Пашку. Почему его не взяли? Почему Ежик (тоже надо расшифровывать, о наш читатель?) его не взял? Неврастеник Вяча отпустил на все четыре стороны, дурак Генрих проморгал… Но Еж! Не понимаю.
– Авель (Енукидзе, быть может) за него все заступался. Тоже знал что-то. И Давыдыч. . Но Ежик не глупей нас с тобою был. Пашка у него был под контролем. Он бы взял Пашку, если б его самого не взяли. А Лаврентий пренебрег. Не о том думал Лаврентий. Да теперь-то уж что говорить. Времени у нас мало. Он пишет про весну две тысячи восьмого. Земля горит под ногами. Торопись.
– Все под контролем. Все связи выявлены, контакты обрезаны. В понедельник берем их.
– Ты разве не поведешь Спортсмена в Хельсинки?
Не хочешь знать, с кем он там встречается?
– Не поведу. Хотел, но передумал. Слишком опасно. Она не должна пересечь границу.
– Почему она у Спортсмена? Ведь главный – Профессор.
– Потому и у Спортсмена, что Профессор не дурак. Я ведь и сам сперва думал, что главный – Спортсмен. Но когда поглядел на этого Спортсмена… Профессор использует Спортсмена втемную, как Бенкендорф Жоржика. Как он вчера на него орал – мафия, мол! Не голова, а Дом Советов. Уважаю.
– Они знали, что их слушают?
– Может, и знали. Недаром под дождик мокнуть вышли. Слушаем-то дом.
– Плохо. Очень это по-русски. Дом слушаем, два шага от дома не слушаем. Картинку и ту не пишем. А речь о судьбе России, между прочим. (Короткий смешок.)
– А кто утверждал бюджет? (С насмешливым укором.) На всякий деревенский двор техники не напасешься. А картинку что толку писать? Дело-то не любовное. И так все под контролем. Какая разница, о чем они меж собой трепались? Все равно под дозой они скажут все.
– А о девке Спортсмена позаботились?
– Зачем? Она в Греции.
– Но телефонный контакт был.
– Не будем уподобляться Лаврентию. Девка и мать нас не волнуют.
– Ой ли? Мать-то его в Киеве.
– Его мать обыкновенная старая шлюха. Ты б еще профессорову жену с Мадагаскара выкрал!
Собеседники некоторое время помолчали, глядя в бумаги, что держал в руках один из них. То были два листка: один – старый, хрупкий, бледно-картофельного цвета, густо исписанный летящим почерком, – тот, девятый лист рукописи, что Саша отдал на экспертизу спецу-уголовнику (спец не сдал Сашу, сдал библиотекарь Каченовский, а спеца взяли уже после); другой – обычный, глянцево-белый, с компьютерной распечаткой.
– Жуть…
– Не говори. Ублюдок. Давно надо было черных давить. Кстати, ты разобрался с ниггером, что там крутился?
– Ниггер не при делах.
– Все-таки позаботься о ниггере. Береженого Бог бережет.
Снова пауза, улыбка. Смотрят в документы – хмурятся.
– Но как же он это мог написать…
– Вот так и мог, как Бенкендорф Орлову сказал. Пообщался с теми… Про это и фон Фок говорил, но те убрали фон Фока.
– Странно, что Орлов поверил. Он не из таких был. – А он и не поверил. Ты бы поверил? И сам Бенкендорф не поверил, но – запомнил и перед смертью последователям передал. . Никто не верил, но все передавали. По цепочке.