Кочубей - стр. 2
– Думаем добавить тебе славы, – испытующе глядя на Кондрашева, сказал он.
Кондрашев недовольно сдвинул брови, ожидал. Сорокин, прищурившись, но не спуская глаз, помолчал, потом медленно встал. Кондрашев тоже поднялся, откинув за бедро маузер.
– Шкуро, захватив Невинномысскую, закрутил нам горло. Натянет еще раз и задушит. Сегодня ночью вы должны взять Невинномысскую, – твердо отчеканил Сорокин. – Вам придаются Дербентский, Выселковский, Крестьянский полки, конный Черноморский и… партизанский отряд Кочубея.
– Кочубея?! – удивился Кондрашев. – Слышал об этом командире. Да ведь он крутится в тылах белых.
Главком довольно ухмыльнулся и пальцем подозвал к окну Кондрашева. Во дворе играли в карты конвойцы. В тени амбара спали дюжие казаки, раскинувшись на душистом сене. У коновязей лошади, мучимые жарой и мухами, терлись одна о другую и нервно помахивали хвостами. Недалеко, в направлении станицы Ольгинской, привычно перекатывались звуки орудийной стрельбы.
– Кочубей подходит, – вслушиваясь, сказал Сорокин. – Прорвется сукин сын все-таки. Подробно – у Одарюка…
Одарюк взял Кондрашева за локоть.
– Дмитрий Степанович, – ласково сказал он, – выйдемте в штабную комнату, я вам сообщу диспозицию сегодняшней операции.
Сорокин вдогонку крикнул:
– За Невинку – приезжай – угощу коньяком. – Обращаясь к адъютанту Гайченцу, подмигивая, приказал: – Позови Щербину: он нам пока что организует выпивку.
Глава III
Сорокин не ошибался. В знойный полдень, ложно демонстрируя на правом фланге, беспокойный Кочубей прорвал стыки двух офицерских бригад. Когда белые сомкнулись, то внутри хитро задуманного охвата никого не было. Отряд Кочубея, минуя левобережную Ольгинскую, карьером вырвался на высокий берег Кубани. Кочубей бросил в ножны горячий клинок, и фанфары торжествующе прокричали сигналы отбоя и сбора. Огненный ливень с того берега размывал подножие великого Ставропольского плато. Отряд был вне огня. Опаленные боями, измотанные до этого трехсуточным бессонным маршем, бойцы как бы размякли. Сойдя с исхудавших коней и навернув на кулак повод, кочубеевцы раскидались на кулигах зеленого пырея. Соперничая с пионами и тюльпанами, вызрели по степи яркие цветы их башлыков, шаровар и шапок. Мертвым сном спал отряд, кое-где свалились и лошади. Коней мучила жажда, и они не могли есть.
Кочубей был доволен успехом. Дав поспать адъютанту Левшакову не более получаса, растолкал его и грубовато приказал:
– Поедем поглядим, як там раненые да убитые.
Они пробирались между спящими людьми. Кони осторожно ступали копытом, а иногда перепрыгивали через несуразно разметавшегося человека. Левшаков, мучимый озорством и скукой, замахнулся на одного преградившего им путь казака, но Кочубей сердито остановил его:
– Не замай ты, шпингалет! Ослеп, чи шо? Это ж Пелипенко, взводный с партизанской сотни, добрый рубака.
Пелипенко лежал с распахнутой до пупка рубахой и храпел так, что лошадь его, перестав щипать пырей, обнюхивала его и фыркала.
Кочубей, отъехав и обернувшись, спросил:
– Мабуть, заметил адъютант, гайтан на шее Пелипенко?
– Ладанка? – догадался Левшаков. – Говорят, помогает, если с Христовым волосом.
– Во дурень, а ще мой адъютант! – покачал головой Кочубей. – Где ж у Христа столько волосьев? Таких Пелипенко – як голыша в Кубани. То крест у него. Нияк от старого режима не отвыкнет.