Кочубей - стр. 14
– Вам что-нибудь надо? – поднимаясь, спросил Рой, все еще испытывая неловкость.
– Кажись, ничего. Хотя… – Она приоткрыла глаза и оживилась: – Пришлите книжечку почитать. Только не толстую… с картинками… – Она немного подумала и несколько смущенно добавила: – Чего-нибудь про нас. Похожее. Берущее за сердце…
Обходя лазарет и беседуя с бойцами, начальник штаба, будто невзначай, спросил доктора о Наталье.
– Пустяки, – успокоил врач. – Бледная, желтая и так далее – от потери крови. Травма сама по себе невелика. Организм крепок, затянет быстро.
Сорокин въехал в станицу уже к вечеру. Главком был в светло-серой черкеске и белой папахе. Под ним метался белоснежный полуараб, взятый из цирковой конюшни в городе Армавире. Главком въехал в Невинномысскую как победитель, и его личный оркестр, из серебряных труб, играл фанфарный кавалерийский марш. С главкомом были Гайченец, Одарюк, адъютант Гриненко и приближенные Сорокина: Рябов, Костяной, Кляшторный – эсеры-авантюристы, случайные люди в армии.
Позади оркестра Щербина вел конвойную сотню, двести всадников, навербованных по особому отбору из полков, выведенных Сорокиным из-под Екатеринодара и Тихорецкой.
– Молодец Кочубей, – снисходительно похвалил Сорокин нового комбрига, обсуждая операцию. – Кровь у него моя, а на полководца не похож. Мелковат.
– Но, Иван Лукич, Кочубея любят бойцы, – осторожно сказал Одарюк.
Сорокин рассмеялся.
– Больше, чем главкома?
– Ну, здесь аналогии скользки, Иван Лукич, – помялся Одарюк, – но, начиная с Тихорецкой, нас все время били белые, а Кочубей прорвался сюда, ни разу не будучи бит.
Сорокин отмахнулся и, позвав адъютанта, приказал:
– Собрать в ставку командиров частей, принимавших участие в бою.
Гриненко повернул коня. Главком весело заявил:
– Отпразднуем победу.
Повернул к станции. Там, на запасном пути, недалеко от подошедшего с Курсавки бронепоезда Мефодия Чередниченко, сверкал огнями специальный состав салон-вагонов – ставка на колесах главкома Сорокина.
Оркестр играл марш. Мальчишки бежали в хвосте конвойной сотни.
Сорокин отдыхал. Он принял ванну и был в шелковой кавказской рубахе, подтянутой узким пояском с золотым набором. Окна салон-вагона были открыты. Оркестр беспрерывно играл, и в вагон собирались вызванные командиры частей. Сорокин был весел и уже достаточно пьян. Когда прибывший Гриненко, склонившись к уху главкома, что-то сообщил, Сорокин вспылил:
– Что ты шепчешь! Объявляй открыто.
– Кондрашев и Кочубей не могут явиться, – вытягиваясь, отрапортовал Гриненко.
Сорокин поднялся и, зло сощурившись, тихо спросил:
– Причина?
– Кондрашев разводит части по фронту, а Кочубей выступил на линию Суркулей.
Главком качнул утвердительно головой и опустился в кресло.
– Погуляем без них. Давай, Гриненко, наурскую…5
Глава VIII
Бригада Кочубея шла в Суркули – в район, указанный Кондрашевым. Кочубеевцы пели песни, а впереди особой сотни Наливайко и друг Ахмета, Айса, плясали на седлах наурз-каффу. Черкесы хлопали в ладоши, покрикивали и подпевали в тон инструментам. Ахмет говорил Кочубею, радостно поблескивая зубами:
– Тебе спасибо! Отец Айсы все плакал. Айса смеется и пляшет – очень замечательный каффа. А музыка!
Кавказский оркестр, непонятный европейцу, но трогавший наиболее чувствительные струны души горца, был создан им, Ахметом. Несложные инструменты, а как играют! Вот известные музыканты из аула Блечеп-сын. Они бесподобны в игре на небольшой гармошке-однорядке – пшине и дудке, напоминающей кларнет, – камиле. Им помогает Мусса из аула Улляп. Он виртуоз: в его руках скрипка, сработанная из дерева, овечьего пузыря и воловьих жил, звучит так, что можно и смеяться, и плакать.