Княжна Мстиславская - стр. 13
Царь не любил брани, и сейчас, когда выругался, даже мысленно, укорил себя. Он занёс двуперстие, намереваясь коснуться лба, но задрожавшая рука подвела, и он ткнул пальцами в глаз.
Вздрогнув от неожиданности, Иван Васильевич зло засопел.
– Вот помяни чёртова сына, как сразу дьявол под руку бьёт! – подумал он. Но сразу успокоился и трижды перекрестился.
Дальше царь стал думать. Если Баторий, несмотря на подписанный в прошлом году мир, всё-таки нападёт, придётся туго. Этот турецкий ставленник на польском троне хитёр. Он, наверное, подождёт, когда Фёдор станет царем, тогда и навалится.
– Ох, сожрут моего Федьку блаженного, – снова загоревал Грозный. По лицу потекли слёзы. Они ползли по щекам, неприятно щекотя их.
Проплакавшись, царь высморкался и решил, что нечего реветь, надо дело делать. Сперва с Курбским расправиться надо. Потом подумать, как с иезутами и Баторием быть. Если под власть папы римского Москва отойдёт, польский король сюда не сунется. Иезуиты не дадут. Вот и сохранится царство для Фёдора, детей его и всего дома святого Владимира.
– Гаврилка! – крикнул царь, повернув голову. Из угла метнулась тень к пуховикам.
– Зови сюда Бельского, – велел Иван Васильевич. – Быстрее!
Богдан в тот вечер командовал стрельцами охраны, что Кремль берегли, потому прибежал быстро. Вошёл, шапку лисью сорвал, поклонился, глаза свои дикие уставил.
– Иди к столу, садись! – царь махнул рукой. – Гаврилка!
Тот подскочил ближе.
– Уйди отсюдова, – Иван Васильевич шмыгнул носом. – Скажи на кухне, пусть мне квасу принесут, да не кислого, а пышного, на ягодах басурманских.
Дождавшись, пока за Гаврилой не заскрипела дверь, закрываясь, царь исподлобья глянул на Богдана. Тот чуть прищурился, ожидая.
– Завтра пошли слугу в приказ Казанского дворца, – вполголоса заговорил царь. – Казак там есть, Егор. Сломайнога его кличут. Да ты его знаешь, он твоему Евдохе башку нынче стряс. К себе его вызови.
Богдан чуть приподнял голову, и немного опустил, расслабляясь, плечи. Речь шла о колдуне, скорее всего, о чём они с Годуновым говорили.
Грозный почуял облегчение Бельского (Что это он? Неужто знает, о чём скажу? С чего бы это?)
– Дашь ему пятьдесят рублей и велишь ехать в Ковель, извести там князя Курбского, – вглядываясь в глаза Богдана, сказал царь. И тот снова не удивился. Лицо опричника даже не дёрнулось, в глазах плясали огоньки свечей.
– Передашь ему поручение от себя, – Иван Васильевич повернулся боком к Бельскому. – Скажешь, чтобы за пару месяцев обернулся. А вздумает бежать или хитрить, так всех казаков, что с ними пришли, на кол посажу. А про меня ничего не говори. Понял?!
Богдан кивнул. Это было очень странно, что он не удивляется, даже не меняется в лице, подумал царь. Он общался со многими разными людьми, видел их в жизни и смерти. Напитанная многими страстями и волнениями душа его почуяла что-то неладное в этом.
Опершись на стол, Бельский встал и тут же поморщился и охнул.
– Что с тобой? – царь свёл брови, насупившись. Он уже насторожился.
– Да чирий у меня на заднем месте, – Богдан медленно распрямился. – Второй день мучаюсь, думать ни о чём не могу. Сегодня на кулачном месте разошёлся я, так он у меня после этого ещё сильнее болеть стал.
– Лекаря позови, пусть лечит, – расслабился царь (Так Богдан о заднице своей думает, вот почему спокойный к моим словам). – Иди, и чтоб колдун этот поскорее из Москвы выехал. Пообещай ему тысячу рублей, если Курбского уморит. Вернётся если, и дело сделает, я тебе их дам, передашь. И при себе оставишь колдуна этого. Если вернётся. Ступай, Богдан!