Княжна Дубровина - стр. 27
– И какое это глупое выражение, – негодовала Маша. – Из грязи! Из грязи тот, кто низок душой. А вы, дети, вместо глупых шуток должны были бы помолиться за нее Богу, чтоб Он благословил ее и послал ей разум на добро. Она так богата, что может осчастливить сотни бедняков. Господи! При таких-то деньгах столько добра сделать можно, – воскликнула Маша с блеском в глазах, заканчивая свою длинную речь, обращенную к детям.
– А денег ей не занимать стать, – сказал папочка, – она не сумеет и счесть их. Огромное состояние.
Анюта слушала и насмешки детей, и слова Маши и папочки как-то равнодушно. Она притихла, затихли и все дети, в диванной наступило молчание. Скоро все разошлись, а Анюта осталась одна с Машей. Она сама не знала почему, но ей в первый раз в жизни хотелось остаться совсем одной. Уйти из гостиной ей почему-то было неловко, она не посмела и села к окну; тихо, безмолвно сидела она, и разные мысли бродили в ее голове, быстро сменяя одна другую. Наконец она привела их в некоторый порядок.
«Огромное состояние! Она и денег своих не сумеет пере-счесть, – повторила она мысленно слова папочки. – Стало быть, я смогу теперь купить себе такую же крохотную колясочку, как у дочери предводителя, и шляпку с цветами… Сяду я в колясочку с Агашей и Лидой. Ах, да! Агаше и Лиде надо купить такие же шляпки, только Лида белокурая, ей надо шляпку с голубыми лентами, а Агаше – с розовыми. Да что шляпки! Мало ли что надо купить кроме шляпок. А Маше? Маше я куплю… куплю… все то, чего она сама пожелает! Ах, вот что! Маша говорила перед праздниками, что надо подкопить деньжонок и купить чайный сервиз. Я куплю ей и чайный, и столовый. А папочка? Но папочка никогда ничего не желает и ничего особенного не любит, кроме нас. Надо через Машу выведать, что папочке нужно. А что подарить Мите? Это нетрудно. Конечно, всего Лермонтова, и Пушкина, и Жуковского, и всяких других, я их всех куплю и принесу ему. Страсть сколько книг, мне их все не притащить! Нет, вот как! Я понесу лучшие книжки сама впереди, а за мной – приказчик из магазина или Марфа понесут остальные книги… Я войду и скажу: “Митя, это тебе. Зимой ты будешь их нам читать”. А Митя обрадуется и скажет: “Милая Анюта!” И мы расцелуемся. Ах, как я счастлива! А маменьке – маменьку я позабыла. Маменька жаловалась, что дом надо поправить; поправлю, прикажу поправить, кажется, она говорила, что крышу надо поправить, именно крышу, она у ней где-то течет. А Дарье-няне? Платье синее и платок ковровый. Она все собиралась купить, а Маша намедни сказала ей: “Дарья-няня, ты не думай о синем платье, я тебе его подарю к празднику”. Так нет же! Не Маша, а я подарю, и с платком, а Дарья-няня пойдет к обедне и скажет: “Мне Анюта подарила!” Совсем не так, она скажет: “Мне княжна подарила!” Княжна! Я княжна! Это весело! А папочка говорил вчера, что он просит Бога, чтоб Он направил меня на всякое доброе дело, и Маша сказала, чтоб Он дал мне разум на добро. И я буду стараться делать все доброе. Всякому нищему, который подойдет под окно, грош дам, как всегда дает Маша, – нет, мне надо больше дать, чем дает Маша. Если Маша, у которой так мало денег, дает грош, то я дам гривенник[4]… а мало, так и двугривенный! Что мне деньги, когда их так много! Я не стану жалеть их. А уж какое платье я себе куплю! Розовое, да не ситцевое, а шелковое. И какое счастье! Нечего думать о том, чтобы не разорвать, не сделать пятна. Все равно, если пятно, – куплю другое, а где дыра, чинить не позволю – бросить прикажу, и кончено!..»