Княжеский отпуск. Книга первая - стр. 2

О дождях, а тем более о сильных, как из ведра, ливнях, надо забыть – это редкие гости. Смешно было путешествующему наблюдать картину, когда некоторые сельские жители, ощутив на себе последождевую прохладу, беспомощно всплёскивали руками и говорили, что их, наверное, Бог проклял – дожди послал. Странная реакция местных могла объясняться двумя причинами: либо они не представляли себе лета без зноя, либо внутри каждого жил суеверный страх спугнуть редкий дождик, если проявить малейшую радость его появлению. Что же делал в это время путник? Он лишь молча стоял рядом с погрустневшими старухами и всем телом ощущал, что через полчаса эту редкую прохладу слижет огненным языком вездесущее солнце, и надо будет продолжать путь, топча горячую пыль дырявыми башмаками, и слушать недосягаемого жаворонка, песнь которого радовала бы, случись это путешествие в подмосковных землях, покрытых в это время сочными зелёными травами.

Можно повторно возмутиться: «Как же так, ведь наше лето, в нашем крае – самое, что ни на есть прекрасное, потому что оно НАШЕ!» И они будут правы – каждый обязан защищать своё лето, каково бы оно ни было.

За то время, пока говорилось о лете и прочих «удовольствиях», князь Скворечников преодолел большую часть пути и уже подъезжал к Ковылям, мелкому селению.

Сергей Петрович велел извозчику остановиться: причина ясна, как день, если ехать пять часов без остановки. Он вышел, немного постоял, всматриваясь во что-то далеко белеющее в жёлтой степи, туда – на юг, в сторону Ветрово. Несмотря на то, что воздух был ещё наполовину чист от пыли и марева, всё-таки стало жаль не захваченной подзорной трубы, подаренной накануне бароном Вернером, иначе можно было бы разглядеть красную крышу двухэтажного графского особняка, окутанного лёгкой дымкой. Не только особняк, но и всё Ветрово было в той дымке, будто там что-то горело. Но присмотревшись, князь понял, что это были остатки утреннего тумана. Два высоченных лесистых холма, между которыми, как жемчужина в раковине, располагалось имение, удерживали туман, а вместе с ним и утреннюю свежесть. До самого полудня степной жаркий ветер не сможет развеять спасительного покрова, под которым находится прохладный живительный воздух. Солнце ещё больше высвечивает белёсость тумана, и являет путнику настоящий оазис, лежащий посреди раскалённой степи.

Князь смотрел вдаль на особняк и вдруг нечаянно бросил взгляд на чахлый травяной ковёр, расстелившийся прямо тут – перед ним. Тонкие стебли состояли из двух цветов, резко сменявших друг друга: нежно-зелёного, видневшегося на дюйм от самой земли, и светло-жёлтого, почти белого, покрывавшего жёсткие безжизненные верхушки, торчащие иглами гигантского дикобраза. Отчётливо заметная граница, прочерченная неведомым карандашом, отделяла зелёный от жёлтого, словно природа несколько дней назад дала траве возможность побыть настоящим полноценным растением, а потом отобрала больше половины сочного зелёного, сменив его на сухой жёлтый. Если бы князь знал о существовании пергидроля, он мог бы сравнить этот пейзаж с женскими волосами, которые после обесцвечивания надолго остались без присмотра, и теперь их неокрашенные корни бросались в глаза каждому поклоннику.

Князь вернулся к бричке. Проехав ещё не много, лошади начали неспешно спускаться под гору к широченному оврагу, по которому текла еле приметная речка. Она высыхала и умирала, а овраг разрастался вширь и вглубь, являя глазам путника крутые склоны, поросшие редкой рыжеватой травкой.