Княжеский отбор для ведьмы-дебютантки - стр. 3

2. 1. Двумя месяцами ранее

Я уже проснулась, но еще не открываю глаза. После операции мне велено больше спать, и даже если я просыпаюсь рано, я не спешу вставать или разговаривать.

У меня отдельная палата – почти роскошная, с телевизором, холодильником и даже с диваном. Диван – для гостей, по ночам на нем спит мама.

Сейчас я слышу ее голос за дверями. Там и папа, и мой лечащий врач и подруга родителей Светлана Аркадьевна Васильева. Папа тоже работает в этой больнице. Он – один из лучших мануальных терапевтов города. А еще он – отличный диагност. И травник. Да-да, именно травник, хотя считается, что это понятие несовместимо с официальной медициной.

Дома мы зовем его «знахарь» – умение лечить передалось ему по наследству, от моего дедушки. И думаю, даже если бы он не поступил в свое время в медицинский университет, он всё равно бы лечил – только, возможно, другими средствами. Этот дар передается из поколения в поколение. Надеюсь, он когда-нибудь проявится и у меня. Хотя пока не проявился.

Но об этом за пределами дома мы стараемся не говорить.

Дверь приоткрыта, и хотя они разговаривают в коридоре, я слышу каждое слово. Вот только слова по большей части непонятны – куча медицинских терминов, которые я пропускаю мимо ушей. Когда переходят к диете, воспринимать информацию становится чуть проще. Бульоны, каши. Терпеть не могу каши на воде. Но ничего не поделаешь – диеты редко бывают вкусными.

– Да, между прочим, – голос Светланы Аркадьевны чуть понижается, но я всё равно его слышу, – вы могли бы сами мне сказать, что Наташа вам не родная. Я понимаю – такое хочется сохранить в тайне, но мне-то вы могли довериться. Во время операции это могло оказаться важным.

Я мигом избавляюсь от остатков сна. Приподнимаюсь. Натягиваю халат, с трудом попадая в рукава.

Я – не родная? Слёзы наворачиваются на глаза. А где-то глубоко внутри одновременно вскипают страх и ярость. Да как они могли такое от меня скрывать? Восемнадцать лет вранья. Зачем?

И робкая надежда, что слова Васильевой – не правда.

Я встаю, пересекаю комнату, распахиваю дверь. Да как они после этого смогут посмотреть мне в глаза? Как оправдаются?

Но оправдываться никто не собирается. Родители даже не отводят взгляды. Они смотрят прямо на меня. Но в глазах их я не вижу ни раскаяния, ни ласки. Они оба смотрят на меня с ужасом! С ужасом, который я могу объяснить только одним – для них слова Светланы Аркадьевны стали таким же шоком, как и для меня. Они тоже не знали, что я – не родная!

Им меня подбросили! Я – кукушонок!

***

Я уже дома. Вернее, в той квартире, которую за восемнадцать лет привыкла считать своим домом. Из больницы меня выписали в ускоренном порядке – я всё время плакала и истерила. Васильева посчитала, что дома я быстрее успокоюсь.

Но она ошиблась. Здесь каждая вещь напоминает о детстве, которое на самом деле должно было бы быть не моим. Вот плюшевый мишка, которого мама подарила мне на первый – пятилетний – юбилей. А должна была бы подарить не мне, а совсем другой девочке. А вот модель парусника, которую мы с отцом склеили, когда я пошла в первый класс. Стал бы он что-то клеить со мной, если бы знал, что я – чужая?

– Ты не могла ошибиться? – мама цепляется за соломинку.

– Да какая ошибка? – вздыхает Светлана Аркадьевна. – Судя по группе крови, она никак не может быть вашей дочерью. Ты извини, Лариса, я не знаю, что сказать – первый раз сталкиваюсь с такой ситуацией.