Княгиня Ольга. Пламя над Босфором - стр. 48
Боян вынул из-под кафтана золотой эмалевый крест на цепочке и поцеловал его:
– Я не хочу причинять вреда тебе и твоим людям. Лишь хочу спасти этих несчастных от бессмысленной гибели во славу сатаны.
– Колошка, знаешь, где его поклажа? – Ингвар глянул на отрока.
– Гусли принести? – понятливо кивнул тот и по знаку князя вдвоем с Соломкой пустился бегом по песку вдоль шатров.
– Чего не начинаем-то? – К ним подошел Негода, заложив руки за пояс и выпятив брюхо. – А то девка остынет, а мясо пережарится!
Вокруг захохотали, но Ингвар качнул головой:
– Обождите. Князь Боян нам сейчас петь будет. То есть Черниге и…
– И Кощею с Мареной, – подхватил Мистина.
Отроки уже разнесли котлы с похлебкой, начали разливать отвар и раскладывать по мискам вареную рыбу, но никто еще не ел. Видя какую-то заминку, народ подтянулся к костру, где стоял князь с приближенными. Слышался гул, расспросы под треск огня. Было уже ясно, что погребальный пир пойдет как-то иначе; разнесся слух, что князь передумал и все же решил принести в жертву болгарского князя. Не зря же Ингваровы братья столпились возле него и оживленно толкуют о чем-то!
Но вот Колояр и Соломка принесли гусли. Боян проковылял к лодье покойного и уселся на кошму под самым бортом, там, где Черниге было бы лучше всего его слышно, если бы звуки этого мира еще до него доносились. И сама душа воеводы, наверное, невидимою птицей сидела сейчас на высоком штевне и прислушивалась. Клубы дыма, уносимые ветром от берега в море, вихрились над носом лодьи с резной головой сокола, и Мистине вдруг померещилось, будто он и правда видит там белую птицу с человеческим лицом…
По знаку Ингвара гриди уняли шум. Боян провел пальцами по струнам, и у каждого возникло удивительное чувство – будто тьму прорезали солнечные лучи, невидимые очам, но ощутимые сердцем.
– Я принесу в жертву мертвому и его новым владыкам другую деву, куда лучше этой, – сказал Боян, и все стоявшие вокруг сомкнули ряды теснее, чтобы как можно больше людей могли его расслышать. – Да усладится слух твой, Царь Морской, песней во славу твою, сложенной дедами нашими!
Удивительно, как нежно звучал низкий голос Бояна, рисуя красоту девы. И настоящее чудо творил он с каждым слушающим. Стоя на песке перед лодьей у моря, каждый ощущал себя где-то в другом месте – светлом, теплом, чистом, как цветущий луг ранним летним утром. Никто уже не видел той тощей девчонки в черно-красной плахте, что сидела у ног покойного в лодье – перед каждым сияла иная дева, прекрасная, как солнце, в лучах золотых прядей, с глазами небесной синевы…