Княгиня - стр. 21

И вот если это он, тогда его отец Юрий Владимирович Долгорукий, считающийся основателем Москвы, тогда он умер примерно 1160- 1165 год. Более точно я дату смерти основателя Москвы не помню.

Долго просидела в своей комнатушке, опечаленная. Страх сковал, надежды выбраться и вернуться в своё настоящее, не осталось. Растерянная и заплаканная, я вышла во двор и поплелась в конюшню. Заглянув в ворота, увидела Ефима.

– Добра тебе Ефим, ты один? Можно зайду?

– Добра Марья, заходи, – он повернулся ко мне и улыбнулся.

– Как Надея? – подошла к лошади в серое яблоко.

– Люба, Надея? – он вопросительно посмотрел на меня.

– Люба, а можно на ней проехать? – улыбнулась прося.

– Ты верхом могёшь?– он удивлённо поднял брови.

– Да.

Ефим отбежал в сторону и притащил седло, стал седлать лошадь, посматривая на меня.

Потом проговорил:

– Чего стоишь, беги, надень штаны, как поедешь.

Меня не надо было просить, стремительно понеслась на кухню. Нашла там Фросю, и затараторила:

– Фрося, мне штаны надо.

– Какие штаны?

Постаралась быстро ей объяснить, что мне нужно. Разобравшись, она нашла мне всё-таки какие-то штаны и я их надела, подвязав сверху вдетой в пояс веревкой. А затем бегом вернулась на конюшню.

Там Ефим уж ждал меня, Надея и ещё один конь были под сёдлами и били копытами в нетерпении. Я взялась за уздечку своей кобылки и с лёгкостью взлетела в седло.

Ефим чуть замешкался, он хотел мне помочь, но быстро понял, что я сама справлюсь и тоже поднялся в седло. Мы выехали со двора в задние ворота рядом с конюшней, и направились к лесу.

Я огляделась, весна бушевала, на лугу всё покрыто зеленью, буйство луговых первоцветов. Стащив с косы шнурок, удерживающий её, распустила косу. Ускорив лошадь, направила её рысью к кромке леса.

– Любо-то как, добро!!!!– кричала на полном скаку.

Добравшись до леса, мы прогулялись немного по лесным тропинкам, я набрала целую охапку лесных первоцветов. Ефим всю дорогу улыбался и посмеивался надо мной:

– Ты как птичка, вырвавшаяся из клетки.

– То правда, устала сидеть всё время во дворе.

– Буду брать тебя выгуливать лошадей, ты хорошо держишься в седле.

– Благодарю, только рада буду.

Вернувшись в конюшню, я помогла Ефиму расседлать Надею.

– А где конь вороной, крупный такой, тот, что рядом с Надеей стоял?

Ефим обернулся и напугано стал озираться.

– Это княжий конь, его только князь мог взять. Да и, чужому, он не даст на себя сесть.

В этот миг ворота в конюшню отворились, и на пороге появился всадник на том самом вороном коне.

Глубоко вздохнув, со страхом смотрела, как всадник спустился с коня.

Попятившись спиной, забилась в угол и старалась почти не дышать, но глазами так и продолжала всматриваться в темный силуэт, приближающийся ко мне.

Он остановился передо мной, Ефим в этот миг, склонился перед ним, согнувшись в поясе. Князь Олег, а это был именно он, отдал ему поводья, и повернулся ко мне.

Я задержала дыхание, страх совсем сковал меня. Нужно было мне поклониться ему, как это сделал Ефим, но из моей головы со страху всё выветрилось. Смотрела на него, и видела перед собой только его тёмные глаза. Омуты, а не глаза.

– Красный конь, у князя Олега, – произнесла, на их языке.

Князь замер, так и продолжая на меня смотреть, и вдруг сделал шаг ко мне, приближаясь.

– Нравятся лошади? – это он мне.