Ключ от города Антоновска - стр. 14
– А если не участвуешь, зачем напишешь?
– Хочу обдумать ответ родителям.
Сашка хотел было переспросить, но вспомнил тему сочинения: «Почему я никогда не уеду из Антоновска» – и промолчал.
Аня поначалу бежала вприпрыжку, потом замедлила шаг. Шла и думала: «Почему я не учусь во вторую смену? Как было бы здо́рово: встала, потренировалась, сделала уроки, потом в школу. Вернулась вечером, быстро поужинала – и спать. Только тогда надо было бы, чтобы все друзья тоже учились во вторую смену».
Причиной этих размышлений был папа.
Папа – военный летчик. Конечно, бывший. Когда-то он летал, был на войне, его сбили. Остался в живых, но врачи больше летать не разрешили. Папа еще несколько лет прослужил в авиации, только в небо не поднимался. Тогда же родилась Аня.
Потом папа вышел на пенсию и переехал в Антоновск. Только уже без мамы, но с Аней.
Аня маму почти не помнила. Поэтому не то чтобы совсем не горевала, просто печаль ее была немного отстраненная: мечтала иной раз, как хорошо было бы жить с мамой.
Папа у Ани был замечательный. Если бы у него не болела голова. А она начинала болеть во второй половине дня. Как раз в то время, когда в школе начинается вторая смена.
Папа не пил. Точнее, почти не пил. Но дело в том, что врачи запретили ему совсем. «Хоть капельку можно?» – спросил папа на медкомиссии. Военный врач-профессор устало вздохнул и сказал: «Только если накапать пипеткой». Примерно такую капельку папа и выпивал, после чего у него начинала болеть голова.
Утром он был лучшим папой на свете. Провожал дочку в школу, давал карманные деньги, шутил, планировал на выходные съездить с ней в Москву. Готовил обед. Анька считала, что папин борщ самый ароматный и наваристый в мире. А когда Аня приходила из школы, у папы болела голова, он хмурился и придирался к ней.
Папа работал в охране, сутки через трое. Его график дочка знала на месяц вперед. Сегодня он был дома.
Аня аккуратно вставила ключ в скважину, повернула почти без щелчка, открыла дверь почти без скрипа. Еще тише заперла. Похоже, папа спит. Тогда будить не будем.
Тихонько прошла в свою комнату, достала тетради из рюкзака. До тренировки два часа, домашку сделать успеем…
– Здравствуй, дочка, – донесся негромкий, но раздраженный папин голос.
Аня встала, поздоровалась с отцом, стоявшим в дверях.
– Вошла и к отцу не заглянула, не поинтересовалась даже, – так же раздраженно сказал папа.
Аня не стала отвечать: «Не хотела будить». От ее ответов легче бы не было.
– А если отцу плохо?
«Отец вызвал бы врача», – хотела сказать Аня, но промолчала.
– Шлялась где-то, домой не торопилась! – продолжил отец. – Давай дневник.
Аня, не споря, протянула, даже открыла на этой неделе.
– Ладно, ладно. Четверка – еще куда ни шло. А это? – Он перелистнул страницу. – Тройка по алгебре!
– За эту тройку ты меня уже ругал в прошлую пятницу, – спокойно и тихо напомнила Аня.
– Что значит – «ругал в прошлую пятницу»! Ты ее исправила? Разве получить четверку – это значит исправить?
Папа быстро заходил по комнате. Может быть, также ходил командир эскадрильи, ругая летный состав.
– Математика – самая главная наука. Ты, если даже в продавщицы пойдешь, все равно деньги считать придется. А вдруг калькулятор сломается? Если бы у меня в детстве была тройка по математике и я бы ее на четверку исправил, а не на пятерку? Мне же не только учиться было надо, мне еще и дрова колоть, и воду таскать с колонки. В январе, в минус тридцать. Натаскал, наколол – и только тогда за учебник.