Клубок Сварогов - стр. 5
Жилище владимирского князя очень напоминало Олегу его ростовский терем, такой же тесный и мрачноватый. Вот только в его тереме сверчки были не столь голосисты, как здесь.
С тягучим скрипом отворилась тяжёлая дубовая дверь в покой княгини. Челядинка посторонилась, пропуская Олега вперёд.
Олег ступил через порог, наклонив голову в низком дверном проёме.
Служанка не последовала за Олегом. Видимо, исполняя повеление своей госпожи, она молча затворила дверь и бесшумно удалилась.
Гита сидела в кресле столь изящном, что всякая мелочь в сочленениях спинки, ножек и подлокотников радовала глаз той скрупулёзной соразмерностью, какая присуща творениям знаменитых мастеров. На княгине был сиреневый просторный сарафан. Её голова была покрыта белой накидкой. Из-под сарафана выглядывали носки кожаных башмачков, слегка повёрнутые набок и плотно прижатые друг к другу. Княгиня восседала в кресле не прямо, а немного склонившись на правый бок, опираясь локтем на маленькую подушку.
Гита читала книгу. Рядом на столе среди прочих книг, обтянутых потемневшей от времени телячьей кожей, лежала массивная книга, раскрытая как раз посередине.
Греческий светильник в виде сосуда с одной ручкой излучал свет, распространяя запах конопляного масла. Этого тусклого света едва хватало, чтобы осветить половину светлицы от одного столба, поддерживающего потолочные балки, до другого.
Оторвавшись от чтения, Гита предложила Олегу сесть на стул. Она стала рассказывать ему про книги, которые служат ей грустным напоминанием об утраченной родине, делилась впечатлениями от всего увиденного ею на Руси. Гита чувствовала себя здесь одинокой, несмотря на то что русские люди необычайно приветливы. Гита очень скучала по морю и по вересковым пустошам, тосковала по братьям и сёстрам, оставшимся в Дании у короля Свена[16]. И ещё она постоянно думала об Олеге после той самой первой их встречи в Новгороде.
Последние слова Гита произнесла очень тихо и сразу же умолкла, смутившись.
У Олега от волнения перехватило дыхание, и сердцу вдруг стало тесно в груди. Он тоже часто вспоминал кареглазую дочь короля Гарольда[17], серьёзную не по годам, преисполненную душевной стойкости при кажущейся телесной хрупкости. Этим Гита разительно отличалась от русских княжон и боярышень. Ещё в ней было нечто такое, что поразило Олега с самой первой их встречи. Взгляд Гиты завораживал, её улыбка обезоруживала, а интонация её голоса пробуждала в душе Олега какое-то сладостное томление. Олег был готов внимать речам Гиты бесконечно и постоянно был готов взирать на неё.
Видимо, все эти чувства отразились на лице у Олега, поскольку Гита, уже не пряча глаз, спросила:
– Ты вспоминал обо мне хоть иногда?
– Ответить «нет» значило бы солгать, ответить «да» значило бы не сказать всей правды, – промолвил Олег, пожирая Гиту взглядом. – Я постоянно думаю о тебе. Ты даже снилась мне несколько раз.
В следующий миг Олег устремился к Гите и упал перед ней на колени, стиснув её нежные ручки в своих ладонях. Им вдруг овладел сильный душевный трепет, словно перед ним сидела не обычная смертная женщина, а сказочная фея из саксонских баллад, которые часто пела Олегу мачеха.
– Почему меня отдали в жёны Владимиру, а не тебе? – печально прошептала Гита и что-то добавила по-английски, проведя рукой по волосам Олега.