Клуб - стр. 6
Фреска Гойи с Сатурном была вырезана из стены и переведена на холст. В настоящее время картина находится в музее Прадо. Все восхищаются глазами Бога, но не они являются решающим фактором. Решающим является место на картине, поверх которого был нанесен еще один слой краски, потому что оно слишком смущало людей. Я внимательно рассмотрела картину. За темной поверхностью над нижней частью живота Бога видно, что Гойя написал его с эрегированным членом.
Я просто увлекла бы парня в пропасть вслед за собой. Я не была к этому готова. Я была не я.
Нашу лошадь увезли. А я попал в интернат. Тетя стала моим опекуном, и я думал, что она заберет меня к себе, но она не сделала этого. Я не решался спросить, почему она приняла такое решение. Тетя продала дом в лесу и на полученные деньги оплатила школу иезуитов. В рекламном проспекте интерната было написано: «Порядочность и порядок в повседневной жизни, а также уважение и готовность помочь другим людям очень важны, чтобы обеспечить каждому отдельно взятому ученику организованную жизнь в школе-интернате, ориентированную на учебу и достижение успехов». И это предложение беспокоило меня.
В моем чемодане лежали пять пар брюк и пять рубашек, нижнее белье, носки, шерстяной пуловер моего папы, цепочка моей мамы, шапка, веточка вишневого дерева, мой коричневый нелинованный дневник и пара черных боксерских перчаток из воловьей кожи.
Колледж Иоханнеса был расположен на склонах Баварского леса и казался мне рыцарским замком, с башенками и зубцами на стенах. Он на протяжении нескольких столетий служил пристанищем для иезуитов, а во время Второй мировой войны там встречались члены группы немецкого Сопротивления «Кружок Крейзау», чтобы спланировать убийство Гитлера.
Когда я впервые увидел интернат, солнце светило сквозь ели, а ветер с юга нес в страну тепло Италии. Казалось бы, все говорило о правильности принятого тетей решения. Но мне все это показалось лишь попыткой ввести меня в заблуждение.
В свой первый день в интернате я сидел в комнате ректора. Он был приветливым молодым человеком, мы расположились за столом, покрытым льняной скатертью. Я ухватился за ее край и думал о желтом платье моей мамы.
Ректор сказал, что прекрасно понимает, что мне нужно какое-то время для того, чтобы привыкнуть к новой обстановке. Но я был уверен, что он ничего не понимал. На лбу у него была родинка, и он все время улыбался без повода. Мне стало интересно, почему он все время делал какие-то записи.
Каждый ученик в колледже Иоханнеса должен был в понедельник утром сдавать мочу, чтобы ее исследовали на содержание наркотиков. Ученики были либо сыновьями богатых бизнесменов, либо юношами, которые в свое время принимали столько наркотиков, что их родители решили, что только монахи могут справиться с ними.
В замке жили двенадцать монахов, одиннадцать из них были преподавателями, один готовил еду. Его звали отец Геральд, и родом он был из Судана. Мне он нравился, потому что был другим и потому что у него на лице была печальная улыбка. Отец Геральд говорил мало, а если говорил, то на английском языке. Его голос был глубоким и чужим. Все, что он готовил, было слишком мягким.
В первый день своего пребывания в интернате я пошел в уборную и посмотрел на умывальники, висевшие рядом друг с другом на стене. Я посчитал – их было сорок. Кажется, все здесь жили одинаково. Ночью пара учеников обкидали меня скомканными листами бумаги, которые они разжевали в маленькие пульки. Я сделал вид, что не заметил этого. Позже они украли у меня подушку. Спустя пару недель парень старше меня дал мне подзатыльник, когда я стоял в очереди в столовой. Я почувствовал, как покраснели мои уши, и усмехнулся, потому что не знал, что мне сделать. Затылок немного побаливал. Парень стоял за мной и громко спросил меня, не скучаю ли я по маме, потому что скулю во сне. Я развернулся и атаковал парня боковым ударом в лицо. Раздался звук, как будто открыли банку с вареньем.