Клуб грустных и потерянных - стр. 8

– Анна Прокофьевна, а кто такая Бичура?

Она даже миску с пшеном выронила из рук, и куры, недовольно закудахтав, разбежались в разные стороны. Она медленно подняла миску, покрутила её в руках, отнесла к сараю, потом вернулась и спросила меня:

– А откуда ты слышал про неё?

– Да так, в книжке вычитал. – Соврал я.

– Вот и читай дальше свои книжки, а Бичуру не вспоминай. – Сердито ответила она. – И не произноси никогда дома её имя.

– Так расскажите мне, что это за Бичура, тогда я больше не буду её вспоминать, а то думаю о ней постоянно. Никогда раньше не слышал такое имя.

– Эх, ничего-то вы не знаете! – Она села рядом со мной на крыльцо. – Нехорошая это женщина. И не женщина она вообще, а мерзость перед богом. Появляется она незнамо откуда, а уж где появилась, всё, закончилась там нормальная жизнь, не будет той семье больше счастья. Не им, не их детям. Иногда она может забрать одного из детей, а сама займёт его место. Вернее, не его, а её. Так как она девкой прикидывается. А сама старая, ну, древнее самой древней старухи. И чтобы ей и дальше казаться молодой, надо чтобы молодой парень рядом с ней был. Она может и замуж за него выйти, да только детишек никогда её мужу не дождаться, да и его самого она обязательно изведёт.

– А что ей надо? Зачем она появляется в семье? Что ей не сидится там, откуда она приходит?

– Скучно ей, посидит-посидит она в своём гнезде, да и пойдёт в мир, чтобы, значит, рядом с людьми быть, мерзости творить.

– А как она выбирает себе семью?

– А так. Если в семье кто нечестивость какую сотворил, например, разбогател за счет другого, этим он меточку себе поставил. Одним это с рук сходит, а с другими случается такое вот, приходит к ним Бичура.

– А что, если она заменит собой дочку, например, разве родители это не увидят?

– Нет, Азатик, они и сами становятся её рабами, живут, и не понимают, что уже не по своему уму живут, а то, что она им напоёт. А она только для себя живёт, на остальных ей наплевать.

– Плохо.

– Ещё как! Что-то мне кажется, что не в книжке ты это прочитал. Что, неужели ты встретил Бичуру?

– Не знаю, Анна Прокофьевна, ничего не знаю.

– Это ты не про дочку ли Алеевых задумался?

Я промолчал, боясь, что выдам себя. Анна Прокофьевна вздохнула, вытерла руки о фартук и сказала грустно:

– Значит, про неё. Какая из них – старшая или младшая? Ну ладно, не хочешь – не говори. Про дочерей Ильгизы ничего не могу сказать, не знаю, а вот случай с их семьёй, расскажу. А ты уж сам после решай, что тебе делать. У старшей сестры Ильгизы, Малики, была отметинка особая, у неё было шесть пальцев на одной руке. Ну, понятно, пока она росла, то и дразнили её ребята, и смеялись над ней. Хоть она и была красивой девкой, такой же, как и Ильгиза, да только у Ильгизы от женихов отбоя не было, а Малика всё одна сидела, книжки читала. И вот, к нам из города приехал новый доктор, Валентин, такой видный парень, положительный, не пил, не курил, тоже всё книги читал. И на этой почве они с Маликой общаться начали, вместе даже по деревне погуляли несколько раз. А потом к нему из города девушка приехала. Ну и всё, закончились у них после этого с Маликой прогулки совместные, невеста приезжая к нему заселилась, они с ней расписались. А Малика после её приезда просто с лица спала. Она работала тогда в поле, они помидоры пасынковали, так девки из её бригады говорили, что она слезами все свои рядки умывала, не ела ничего, ни с кем не говорила. Вот так она страдала, страдала, а потом вдруг, на тебе, неожиданно отсылает доктор свою жену в город обратно, а у той уж и животик обозначился, ребеночка она уже ждала. А доктор развёлся с ней и они с Маликой расписались, и Малика вся такая счастливая по деревне бегала, словно самовар начищенный светилась. И поговаривать люди начали, что не просто так её бабка вокруг кладбища дорожку протоптала, всё какие-то цветочки там с могилки на могилку перевязывала. А бабка её ещё та злыдня была! Взгляд у неё был недобрый, только скажет что человеку, всё, знай, обязательно у него что-нибудь заболит. Да только недолгим было счастье у Малики