Клоаки Большого города - стр. 9
– Что ему дать?
Бельчонок ждал угощения.
– У меня только колбаса, – сознался дядя Вова.
– Белки колбасу не едят, – уверенно заявил я.
– Проверим.
Дядя Вова извлёк из сумки пластик полукопчённого сервелата, протянул бельчонку. Тот в испуге сбежал вниз. Кинули ему вслед – тот махнул прочь со всей скоростью, на какую был способен, распушив хвост.
– Не любят белки колбасу, – сделал заключение дядя Вова. Потом задумался, и выдал. – А может, только сервелат не любят… Но у меня брауншвейгской, увы, нет, не припас. Ладно, Лёша, выпьем. И потом я пойду, отолью.
Мы ждали маршрутку – к Крематорию ходила только одна маршрутка, но она ходила так часто, что жаловаться было бы перебором. Раз в пять минут, или семь. Однако, подходя к Саду Чекиста, она уже была переполнена – выходцы из Средней Азии активно работали на коттеджах, окруживших Крематорий (я всегда поражался, как люди строят огроменные особняки у могильной печи?!), плюс перед Крематорием располагался большущий дачный район, ещё старый, с домиками два на три метра… И туда стремились тётеньки и бабушки с тележками, и полными рюкзаками. Бабушки и тётеньки любили ездить на свои дачи в самый час пик, когда всё работающее население стремилось к своим рабочим местам.
Мы стояли, переваривая выпитые пятьдесят грамм, и смотрели на битву бабушек и выходцев из Азии за места в маршрутке – бабушки орудовали локтями, толкались и пихались. Всё это происходило в мрачной, суровой тишине, без возгласов возмущения.
Дядя Вова философски объяснил мне:
– Торопятся в Крематорий. Огненное погребение сейчас очень актуально… Раз! И пепел по ветру!
Тут же сменил тему:
– Всё, Лёшкин, пора отливать…
Дядя Вова пытливо посмотрел вглубь Сада Чекиста.
– Вон, вижу туалет. Дуем туда.
Подошли. Дядя Вова зашёл в заведение. Я остался стоять. Ко мне прибился юный, глупый сорочонок.
– Что надо? Иди вон! – пытался шугнуть я птицу.
Дядя Вова вышел злой.
– Там надо платить! С ума посходили! Вокруг лес, а я буду отливать за деньги!
Увидев сорочонка, он удивился:
– Это что?
Сорочонок ответил сам:
– Пр-р-р, – и захлопал крыльями.
– Ладно, я понял, что у тебя проблемы, птица, но мы их решать не будем, прости, – серьёзно объяснил ему дядя Вова. А мне сказал. – Я отолью в кустах, а этого шугни, пусть валит!
Я не знал, как прогнать птенца. Конечно, он уже умел летать, но ещё был полным юнцом, не знающим жизни. Как наши паренёк или девчонка в двадцать лет – вроде взрослые, а такие беспомощные, не знающие суровости бытия.
На моё счастье, этого «дятла», отбившегося от своих, с громким стрекотом нашли два брата и мама-сорока.
Из кустов вышел дядя Вова, задумчивый, словно решал теорему Декарта…
– Ну, что? – сразу спросил он.
– Забрали.
– Кто? Кого?! – поразился и удивился дядя Вова.
– Родные. Сорока и сорочата! Забрали сорочонка, – отозвался я.
– Какие сорочата? Ты пьян, что ли? Нам ещё в Крематорий ехать, Алёша. Очнись!
Я пожал плечами…
А теперь вернёмся к клоаке у гостиницы. Стоим у входа. Дядя Вова курит, я этим дымом дышу. У входа в клоаку заметались трое плохо одетых мальчишек лет десяти-двенадцати. Они нырнули в проход, в заведение, но, видимо, даже потерявшие всё человеческое люди-зомби, их оттуда прогнали. Они выбежали нервные и возбуждённые. Заводила, наглый, уже повидавший всё плохое за свою короткую жизнь, паренёк, велел своим юным вассалам повторить попытку – видимо, внутри «зависал» кто-то из родителей и юнцы доставали очередную порцию финансов, чтобы родитель-тиран мог продолжить свой праздник жизни. Тут мой дядя Вова сурово зашевелил бровями, и как гаркнул: «Эй, мелюзга! А ну, прочь отсюда!», что юные «гавроши» в панике ретировались…