Клад Василия Блаженного - стр. 20
– Ничего не придумываю, слушай сюда, только тихонько, – дальше он заговорил шепотом. – Я, еще когда молод был, частенько Василия слушал, запоминал его слова, авось в жизни чаво пригодится. А теперь хочу тебе свое знание передать. Чтобы память о Василии Блаженном и его чудесах сохранилась. Память у меня до сих пор хорошая. Вот слово в слово помню: «…Не может люд российский жить без кнута. Уж сколь страшен мой друг и кровопиец Ивашка Грозный, уж сколько проклятий высыпано на его голову, яко зола от сожженных душ, а будут чтить его как самодержца великого». Вот как говорил Василий.
Ваня от изумления зажмурился, закрыл уши и замотал головой:
– Окстись, окаянный. Ты что, Никодим, мне тут крамолу и клевету на царя-батюшку вешаешь?! Да за такие слова нам обоим языки отрежут и кожу спустят. Я ничего не слышал от тебя и слышать не собираюсь, а будешь еще такие речи вести – я сам на тебя донесу государевым людям. Ишь чего удумал!
От возмущения Иван покраснел до ушей, подскочил с лавки, на которой сидел и отесывал небольшие камешки для строительства. Его глаза горели праведным гневом, только преклонный возраст старого Никодима и уважение к нему не позволяли дать ему по морде за святотатство в отношении царя Иоанна Васильевича.
– Да сядь ты, молод, видать, еще. Не понимаешь многого, Ваня. Или для тебя в диковинку, что на самом деле происходит в государстве? – так же тихо, но твердо спросил Никодим.
– Ничего не слышу, ничего не вижу. – Ваня снова закрыл уши руками и зажмурился. Потом, чуть отдышавшись, открыл один глаз и спросил: – Так царь-батюшка наш почитал и уважал Василия Нагого? Я слыхал, после того смерти сам царь Иван Васильевич и важные бояре на руках несли гроб юродивого, а отпевание проводил митрополит Макарий.
– Все так, все так и было. Вот те крест, я сам там присутствовал. А про будущее пророчества узнать хочешь?
– Нет уж, дядюшка. Хватит на сегодня пророчеств, если хотим до утра дожить и в особый приказ не загреметь. Да и работать надо.
Иван демонстративно отвернулся от Никодима. Старик недовольно закашлял, вот уже пару месяцев мучила его немочь старческая. От каменной крошки при строительстве першило горло, но умереть, не передав свои знания новому поколению, Никодим никак не мог.
– О-хо-хо, – по-стариковски закашлял он, а сердце заныло от нехорошего предчувствия…
Москва. Наши дни
Где-то в Отрадном
– …За Ивашкой Грозным будет много царей, но один из них, богатырь с кошачьими усами, злодей и богохульник, наново укрепит русскую державу, хотя на пути к заветным синим морям поляжет треть народа русского, аки бревна под телеги… И буде долго править третий душегуб. И ради грозного порядка в великой державе усатый этот царь из диких горцев положит на плаху и всех сотоварищей своих, и друзей верных, и тысячи тысяч мужей и женок… Сожгут и уничтожат малые и великие храмы. И потом отстроят их. Hо Бог не вернется в них, ежели служить в новых храмах будут не ему, а злату. И тогда бедный люд вновь отвратится от церквей наших… И буде Россия целый век жить без царя и прольет реки своей крови. И потом посадят на престол несмышленого юношу, но вскоре его вместе со свитой объявят самозванцами и погонят с Руси… Долго будет продолжаться в царстве великая смута, пока ее не остановит великий воин, призванный всем народом нашим… – Елена Синицкая оторвала взгляд от книги и уставилась в ярко-голубые, но еще воспаленные глаза следователя Яшина.