Размер шрифта
-
+

Клад - стр. 20

Раскидает все вещи из шкафа. «Зачем?» – «Таковы обстоятельства».

Поколотит посуду на кухне. «Да что ж это, как это?! Ты для чего?..» – «Тссс!.. – и талдычит свое: – Меня понуждают к тому, ангел мой, обстоятельства».

Врач советовал бабке ему не перечить, а то мало ли что!..

Темнота, консонируя с мраком сознания, навевала на деда морок роковых наваждений.

Как-то в четыре утра старушка нашла экс-профессора мирно урчащим у кухонной раковины с напиханной кипой бумаг, на которые лилась потоком вода. Обернувшись с лукавой улыбкой, дед пробормотал: «Прав был Михал Афанасьич: они не горят. Наипаче – никчемные».

– Так он «сжег» свои рукописи. Целую груду обшарпанных папок – его завещание пытливым потомкам. «Испепелил» в костре слабоумия столь любимую маску всезнайки. В этой вот самой облупленной раковине… Приобретенная глупость хуже врожденной: с первой теряешь достоинство, со второй его даже не ищешь… Вынеси мусор, пожалуйста.

* * *

К августу дом задрожал и наполнился дребезгом. Казалось, что стены сверлят с четырех сторон сразу и вдобавок на всех этажах. От адского шума ремонтных работ было впору рехнуться.

Долбеж начинался уже с полвосьмого утра и не прекращался до вечера.

Чтоб оградить Невозможку, прикупили литой куполок из стекла и подвели под него портативный компрессор.

– Это то, что я думаю?

– Думаю, да.

Опасаясь прослушки, уговорились использовать местоимения в третьем лице.

– Ну и как он?

– Пойдет. Только проблемы со сном.

– Надо же! И у нее.

Или:

– У него на работе все норм?

– Более-менее. А у нее?

– Ковыряется дни напролет в лабудени.

– Хорошо б им обоим смотаться на дачу.

– Будто она у них есть!

– Дача есть у друзей.

– А они у них есть?

– Да кто их теперь разберет. Может, кто-то и есть.

– Никого у них нет.

– Кроме ляльки.

– Точно! Кроме ребенка.

– И это немало.

– Еще как немало.

Эзопов язык выручал не всегда. Из-за хронического недосыпа женщина часто бывала не в духе, постоянно сетовала на мигрень, раздражалась по всякому поводу и распекала супруга без конспираторских иносказаний – на ты:

– Думай потише! Мешаешь заснуть.

Или:

– Сколько можно не двигаться! Лежу, словно с трупом. Как мне заснуть, когда рядом труп?

За завтраком хмуро делились:

– Во сне она стонет.

– А он – как не дышит.

* * *

Однажды во время планерки муж понял, что заикается мыслями. За каждым немолвленным слогом ютились десятки стреноженных слов, готовых в мгновение ока сорвать ненавистные путы и ринуться вскачь, унестись врассыпную по вольным рискованным тропам и погубить оседлавшего их верхового. Страх невзначай сболтнуть вслух крамолу был в нем столь силен, что неделю спустя на летучку мужчина пришел с перевязанным горлом.

– Ангина? – спросил, отшатнувшись, Архипов.

Он виновато кивнул.

– Шел бы ты, парень, домой.

Он пошел. И размышлял по дороге о том, что давненько не слышал в курилке, чтобы шефа упоминали по кличке – Архивов. Кажется, даже еще пожалел, что корпоративная трусость изъяла из оборота отменное погонялово.

В вагоне метро было нечем дышать. Стоя вложенным, точно сосиска в хот-дог, между тощей мегерой с колючим мешком и хмельным бегемотом в подтяжках, он вспомнил, что сам и придумал то прозвище.

С перепугу его замутило. Он продрался к дверям и весь перегон давился блевотиной, чтоб изрыгнуть ее в урну на остановке у мраморного столба.

Страница 20