Китайский проезд - стр. 4
– О’кей, что у тебя тут?
Вытащил темную бутылку с этикеткой «Russian Kwass», посмотрел на нее с сомнением, поставил обратно и взял банку с тоником. Откупорил и стал жадно пить, кося глазом на Зускина. Тот валялся на полу, поджав в коленях ноги и обеими руками нянча в пригоршнях свою едва не оторванную мошонку.
– Сам виноват… – произнес Винсент меж глотками, отирая губы и стараясь не закапать тоником свою рубашку от «Версачи» и пиджак от «Армани». – Я пришел к тебе, как к брату. А ты меня сразу вывел из себя. – Он небрежным жестом вздернул Зускина с пола в кресло. – Ладно, не прикидывайся, будто у тебя там есть что оторвать. Слушай. Я проиграл колумбийцам свой бизнес. Если до конца недели я не отдам им хотя бы половину долга, мне придется откупаться от них этими фотографиями. С адресом твоего дома в Санта-Монике и виллы в Пасадене. Ты понял? А у колумбийцев нет чувства юмора, ты же знаешь. Когда они возьмут твоих внуков за яйца, то уже не отпустят…
Что-то в голосе Винсента сказало опытному Зускину, что Винсент не шутит и не берет его на понт. Он живо представил, что будет с его любимыми внуками, попади они в руки колумбийской мафии. И разом покрылся холодным потом.
– Сколько? – спросил он негромко.
– Я же сказал: двести сегодня и еще пятьсот до конца недели.
– Но это невозможно, Винни…
– В долг! Под десять процентов! – Винсент уже не требовал и не просил, а умолял его действительно как брата. – Ровно на год, Эзра! Я отдам, поверь! Иначе мне конец! Ты же обещал быть мне братом!
– У меня нет таких денег, клян…
– Опять? – перебил Винсент, тут же вскипая. – Лучше не клянись, сука! Сколько ты можешь дать?
– Не знаю… – протянул осторожный Зускин, его карие глаза забегали, как цифры в счетной машине. – Десять тысяч… – И тут же поправился: – Двадцать, Винни! Двадцать пять…
Но Винсент даже не счел нужным удостоить его взглядом. Он подошел к письменному столу, украшенному бюстом Моцарта, буклетами фирмы «Нью раша инвест, лтд.» и русско-американскими флажками. Всю эту муру он небрежным жестом отшвырнул в сторону, а собрал со стола только фотографии внуков Зускина и его двух домов в Санта-Монике и в Пасадене – фотографии, которые он сам принес, плюс те, которыми был украшен стол Зускина.
– Гуд бай, мой друг. Мои внуки тоже будут помнить твое имя, как икону…
С этими словами Винсент сунул фотки в карман и направился к двери.
Но Зускин, конечно, окликнул его.
– О’кей, Винни, ты меня достал, – сказал он деловым тоном. – Я дам тебе сто тысяч.
– И шестьсот в конце недели, – быстро повернулся Винсент.
Но теперь перед ним сидел совершенно иной Зускин – с жестким, словно у старого грифа, лицом.
– Только сто, больше у меня нет, – спокойно сказал он. – Можешь оторвать мне яйца, если не веришь.
Винсент молчал, прикидывая, какую отсрочку он может получить у колумбийской мафии под эти сто тысяч.
– Но мы оформим этот заем у адвоката, – продолжил Зускин, открывая ящик стола и вынимая из него чековую книжку.
– Сука! – усмехнулся Винсент. – Когда я спасал твою жопу, я не звал адвокатов…
– Зря, – заметил Зускин. – Теперь я вижу, что если бы тот негр меня трахнул, мне бы это обошлось дешевле. – Он выписал чек на сто тысяч долларов и поднял глаза на Винсента: – И все-таки, как ты меня нашел?
Винсент взял чек, сверил подпись Зускина с его же подписью на цветном буклете «Нью раша инвест, лтд.» и только после этого вытащил из кармана пригласительный билет на Первый американо-российский бизнес-форум, швырнул его Зускину: