Кирие Элейсон. Книга 5. Низвергая сильных и вознося смиренных. - стр. 28

– Я всё про это знаю, – нарочито чётко и с металлом в голосе произнёс Гвидо. Папа отстранился от графа и с сожалением взглянул на него.

– Да-да, мне жаль вас, мессер Гвидо. Вы искренне любите её и принимаете её такой, какая она есть. Мне известно подобное, я сам согрешил так же, и я прекрасно понимаю вас. Но! – Папа вновь перешёл в атаку. – Вы несчастный человек, ибо любите существо, не способное ответить вам тем же. В отличие от вас, она никого никогда не любила, никогда и никого не полюбит, ей не дано это в наказание за грехи её. Именно поэтому у вас, мессер Гвидо, никогда не будет от неё детей.

– Замолчи! – Мароция зашипела на него разъярённой кошкой. Папа наступил на больную мозоль её мужа.

– Именно потому, что она не способна испытать настоящую любовь, именно поэтому она с такой яростью восприняла искреннее чувство своей матери ко мне. Её мать, да смилостивится над ней Небо, любила меня всей душой, всем сердцем и ради любви готова была на всё. Как и я для неё. Нам были безразличны все осуждающие слова, все препятствия и стены в этом мире, все приличия и обычаи, и ничто – ни митра, ни тиара – не помешало мне любить её так, как только может любить смертный. Осуждайте меня сколько сможете, благородный граф, но ответьте мне или хотя бы самому себе честно на один только вопрос: многим ли ваша жена пожертвовала для вас, мессер Гвидо?

Не дождавшись ответа, папа продолжил.

– Ваше молчание лучше всякого ответа, мессер граф Тосканский. Вы, ослеплённый своей любовью, однажды презрели мнение своей матери, но я вас в этом не виню. Отнюдь! Но ваша любовь есть большое несчастье для вашей души, ибо вы влюблены в холодную и расчётливую блудницу, которая никогда не ответит вам взаимностью, ибо душа её давно продана дьяволу, а дьявол не знает любви, его оружие только похоть и золото.

– Но тогда, святой отец, может, вы будете красноречивы и откровенны до конца и расскажете моему мужу, кто более прочих постарался сделать меня такой? – Мароция шипела и надвигалась на Иоанна с перекошенным от ненависти лицом. – Расскажите, что именно вы и ваш брат спровоцировали Альбериха на расправу надо мной с тем, чтобы я, оказавшись в руках своего первого мужа и его дружков, не помешала бы вам в Риме убрать со Святого престола папу Анастасия и самому стать епископом Рима?

Для Гвидо этот вечер обещал всё новые и новые открытия. Перед его глазами наружу выворачивалось всё грязное белье Рима последних двадцати лет. Он, сам на своём веку насмотревшись всякого, теперь с трудом переваривал услышанное и чувствовал, как из-под ног уходит такая, казалось бы, твёрдая земля его прежних мировоззрений.

– Расскажите же моему мужу о том, как вы в день моей свадьбы с Альберихом прочли мне длинные монологи о нравственности, сидя возле ложа, на котором ваш брат в этот момент насиловал меня!

– Что я слышу! – Настал черёд Гвидо своим возгласом сотрясти стены покоев.

– Да, мой сострадательный и набожный супруг, епископ Рима подобным образом наказывал меня за то, что я хотела помешать его шашням с моей матерью, ой, простите, их зарождающейся великой любви! О, какая это была дивная и красноречивая проповедь, какими крепкими и неопровержимыми были его слова, сколь яростно его брат вбивал в меня их смысл! Вот эта самая подушка, которую я держу сейчас в своих руках, осталась мне на память от той, такой преисполненной благоговейной святостью, проповеди! С годами святой старец не утратил таланта в любой ситуации взывать к слову Божьему и использовать его для оправдания своих самых кощунственных и лицемерных дел. Я вижу, Гвидо, что даже на вас произвели впечатление его лживые и лицемерные слова. «Мессер Гвидо, мне жаль вас», – умильно глядя вам в глаза, твердит тот, кто накануне проклял вас и пообещал вам скорую смерть!