Кипение страстей сердечных - стр. 3

Земное светило сверзнулось в дальнюю бездну, и тьма ночная окутывала как ежедневно озёра и леса, поля и улочки селитьбы. Весь барский сад покрыла темнота и только крошечный кусочек неба на закате ещё светился багряным островком в лилово-красно-синем ожерелье, оно являло дня похмелье.

Фабьен, устав обозревать темнеющую кромку,

Вдруг кашлянул негромко.

Он без сомненья испытывал острейшее желанье

Услышать нежный голосок Мари и приложил тому немало рвенья.

В своём Коськове, увы, он не имел приличного ему общенья.

Там видел лишь девах лицом пунцовых

И глаз прискучивала парочка дворовых –

Девок здоровых и толковых

– Парасьи да Анисьи, определённых в дом господский готовить, прибираться,

Да не лениться, а стараться

И на потребу барского хотенья

Ставить варенья да соленья.

Легко б умел Фабьен упругий круп Анисьи оседлать в усадьбе,

Коль возжелал бы и без свадьбы.

Но не таких амуров жаждал он,

И не о ней он видел свой заветный сон.

Да и разве есть сравненье в них, в сих bergerettes, пастушках,

Душою мягких, но простушках,

С Марией Александровной, это иной фасон!

Её божественная, сладостная бледность, глаз океан бездонный, взора нежность и плеч округлых мечтательная нега! И целомудренность манер! И звонкий голосок! Лишь несколько словечек иль фраз, не значащих ну ровным счётом ничего как раз, муслинового платья нежное шуршанье и voila – протекшего воспоминанье, того, что удалилось вечно, а нынешнее длится бесконечно! И ощутить себя как на том, единственном и первом во всей тридцатилетней, жизни, приёме у графа де Конпер, когда кудрявая Аньес глазами с ним играла, а он был робок и застенчив, и Аньес в конце концов устала. Мари, конечно, старше, замужняя и мать, да и сам уже не мальчик, но сколько бы он отдал за ту пленительную ножку, что взор искал под облаченьем из муслина! Да хоть одень её в рогожку, всё едино – волнительна для глаз подобная картина.

– Ну вот и смерклось. Увы, любезный мой Фабьен, я вас предупреждала – я молчунья. Меня всё свет далёкий да кроны вычурные деревов манит лицезреть. Меня наскучит быстро вам терпеть. Но я стараюсь всё же, так скажите, не неволите: надолго ль нас вы навестить изволите?

– Ах, что вы, сударыня, кабы я изволил, то бы надолго загоститься я посмел,

Но жатвы и холопы – мой удел.

Вот все предначинанья наши

Продебатируем с супругом вашим

Утром без пролога.

Так сразу после тронусь я в дорогу,

В Коськово, к засеянным полям, крестьянам

И запасам вашим да моим заботам.

Там рожь сейчас соломенного цвета,

Уж пора, иного нет ответа.

– Ах, соломенная рожь, это всё так мило!

Поля широкие в лучах дневных светила!

У нас здесь больше перелесками зажатые клочки,

Простора нет, одни куски.

Ах, я бы съездила в Коськово, хоть и не с руки,

Там так полисто и красиво в эту пору!

– Et quel problème10?

Проблемы нет совсем!

Велите заложить карету споро

И кучер вас доставит скоро,

Ужель Михал Семёнович удерживать супругу станет?

Ведь в день управитесь, не потеряетесь в коськовском нашем окияне?

– Не станет он удерживать меня, к чему так сложно?

Но Мишеньку оставить не хочу, а взять с собой не можно,

Больно мал, тревожно.

Вот в следующем году всенепременно к вам приду,

О, Боже мой, ошибка – я приеду, не приду!

А покуда уж лучше б вы до нас добираться соизволили почаще.

Тому уж третий месяц как вы явились в жизни нашей спящей,