Кинжал и Любовь - стр. 25
Пока я ходила по своим делам, паренек собрал наши вещи, ловко упаковал их и на небольшом пальмовом листе ел то, что ему наложила моя компаньонка. Она кормила его и улыбалась ему. Я предложила положить его вещи к нам и забраться на верблюда, но он категорически замотал головой и пошел вперед, чтобы я к нему не приставала.
Мне нравилась его скромность. Караван двинулся вперед. Дарха всучила мне котелок, потому что я проспала завтрак, и я ела, сидя верхом. Каша была al dente и немного похрустывал песок на зубах, но лучше уж хоть какая-то еда, чем вообще ничего.
Я посмотрела вокруг и поразилась просторам, которые открылись перед моими глазами. Барханы оранжевого цвета, как горы, тянулись небольшими сопками, и над всей этой красотой у горизонта поднялось белое солнце. Создавалось впечатление, что оно отдало весь цвет песку. Такого я никогда в своей жизни не видела раньше.
14. 13 глава
Наш путь длился уже несколько дней. Все картинки, которые меня восхищали, уже надоели хуже горькой редьки. Абсолютная тишина и песок, который был везде: вокруг до горизонта, в еде, в одежде. Мне казалось, что это не закончится никогда.
Сначала я с интересом разглядывала все вокруг. Барханы с интересным узором, верблюдов, людей. Потом я уже просто дремала верхом. Пятая точка страшно болела. Иногда я спускалась и шла рядом, чтобы хоть как-то размять ноги. От жары и постоянной жажды мне казалось, что язык просто присох внутри к небу. Я научилась привязывать себя к верблюду и спать так. Только постоянная дремота помогала как-то скоротать время. Мне казалось, что спят все, даже караваны пустыни.
Когда темнело, мы ставили палатку. Хашим полностью взял заботу о нас. Я даже уговорила его сесть на верблюда два дня назад. Он сопротивлялся, но, когда я сказала, что приказываю, в нем что-то щелкнуло и он сел. Я удивилась, но не стала ничего спрашивать. Дарха измучилась не меньше меня и теперь постоянно молчала.
Сегодня я легла на еще теплый песок и смотрела на небо. Оно было звездное от края до края. Красивое, глубокое, с кучей созвездий. Кто-то также смотрит на него, но находится далеко от меня. Я вспомнила маму, Глеба. Мне показалось, что это было давно и, может быть, я там умерла и как-то оказалась тут. И здесь в этой сумасшедшей тишине, я почувствовала себя одинокой и расплакалась. Слезы текли по моему лицу, оставляя дорожки от пыли. Это все, на что мне хватило сил. Рыдать я не могла себе позволить.
Когда успокоилась через определенное время, поднялась, посмотрела на палатку, которая стояла недалеко, как одинокий корабль в море и двинулась к ней.
— Джамир, там Дарха оставила вам еду.
— Спасибо, Хашим. — сказала я.
Забрала миску с практически сухой кашей, она не смогла до конца разбухнуть, потому что мы экономили воду. Сухая она не лезла в рот. Вспоминались фрукты, которые пропали, и мы, как могли, обгрызли все, что было более-менее в порядке, а потом с животом мучались. Теперь остались одни финики, сухари и вот эта крупа.
Я жевала и думала, что может я зря уехала. Сколько еще дней будет идти караван? Нужно завтра уточнить у погонщика. От жары плавились мозги, и я уже с трудом соображала, сколько дней мы передвигались: может неделю, а может все полторы.
— Через несколько дней должны приехать на стоянку, если не промахнулись в пустыне и она нас не увела в сторону, — сказал мне утром погонщик.