Кино-утопия - стр. 8

Актриса. А вы сами разглядели бы в Эмилии актрису?

Режиссер. Конечно. Только слепой не разглядел бы, – а именно наш слепой режиссер.

Актриса. А вы не возражаете, если я завтра приведу на пробы одну девушку…

2-й актер. Ха-ха. Подловили нашего режиссера!

Режиссер. Да чего меня ловить. Я не возражаю, я всегда готов к открытиям.

Актриса. Подождем до завтра! А пока мы вас милостиво отпускаем.

(Режиссер отходит от столика, занавес)

Да, следует сказать еще и о названии – почему фильм назывался «Игрушки»? Всё очень просто: в одной из сцен прямо в кадр входил случайный прохожий и, услышав слова Гамлета «Вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя», недовольно говорил: «Что тут за игрушки устроили?» – и, расстроив эпизод, шел себе дальше.

Фильм, таким образом, существовал как бы в трех измерениях. Измерение первое – собственно актерская игра, воплощающая определенное действие. Здесь всё должно было быть предельно серьезно, здесь не допускалось никакой «играющей» интонации, здесь торжествовала Игра как проживаемая, а не играемая жизнь. Измерение второе – обсуждение игры. Здесь всё тоже было предельно серьезно, и всё же здесь уже обсуждалась именно игра. Наконец, измерение третье – обесценивающее вторжение реальности в реальность игры. То, что было Жизнью на экране или Игрой в обсуждении, превращалось в игрушки. Итак, Жизнь, Игра и игрушки во всем их сложнейшем переплетении – такова была общая концепция, к реализации которой Гольц и приступил.

Что ж, фильм был снят и даже имел определенный резонанс. Он получил аж три награды на трех отечественных кинофестивалях. Успех? Нет, Гольцу так не казалось. Ему хотелось перевернуть весь мир кинематографа, но пока что он попросту снял неплохой фильм, который охотно хвалили, но в целом записали не более чем в любопытный артхаусный эксперимент. Может быть, на Западе этого и было бы достаточно, чтобы превратить его в крупную фигуру в киномире, но в России записать режиссера в артхаус – это всё равно, что сказать – «чудак-человек». И потом, надо было что-то делать дальше. А что еще делать, как не снимать кино? И у него уже был готов сценарий второго фильма – с рабочим названием «Фотограф». Но этот фильм уже требовал серьезных финансовых вложений, он не мог снять его на копейки. Во многом он чувствовал себя, как героиня фильма «Начало», которая, после завершения своих первых съемок в кино, ждет, что ее пригласят еще (ведь она блестяще справилась со своей ролью), но ее всё не приглашают и не приглашают:

– Как насчет работы?

– Какой работы?

– Моей.

– А на вас нет заявок.

– Почему?

– Вот это уж я не знаю, почему.

– Странно.

– Что ж тут странного?

– Странно12.

Гольцу тоже казалось очень странным, что на него «нет заявок». Да, пока ты не сделал себе имя, которое не просто звучит, но гремит на весь мир – миру на тебя совершенно наплевать. Имя Гольца прозвучало, но не прогремело. Он был мало кому интересен, а ему нужны были деньги. На кино. В общем, Виктор на своей шкуре прочувствовал всю монструозную истинность фразы Ленина «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя», что в его случае переводилось как: «Жить в киномире и быть вполне независимым от кинобизнеса немыслимо». Сценарий «Фотографа» крутился где-то там, его читали какие-то известные и неизвестные ему личности (Виктора всегда живо волновал вопрос непредсказуемо-хаотичного круговорота сценариев в кинобизнесе), но дело не сдвигалось с мертвой точки, а ведь с момента окончания съемок «Игрушек» уже прошло почти два года. И вот вдруг его приглашает на встречу известный продюсер Армен Бахчи. Такова предыстория. Теперь начинается история.