КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы - стр. 93
101. Велосипедов – 3;
102. Коллекция трубок курительных и мундштуков (слоновой кости, янтарь и др.), большая часть из них порнографических – 165;
103. Коллекция музейных монет;
104. Монет иностранных желтого и белого металла – 26;
105. Резиновый искусственный половой член – 1;
116. Посуда антикварная разная – 1008 пред.;
129. Контрреволюционная, троцкистская, фашистская литература – 542;
130. Чемоданов заграничных и сундуков – 24».
Камеру Ягода делил с популярным в 30-х годах драматургом Владимиром Михайловичем Киршоном, которого потом тоже расстреляют. У него было несколько пьес. Они шли по всей стране, самая известная из них – комедия «Чудесный сплав».
С Киршоном дружил мой дедушка Владимир Михайлович Млечин, писал о его пьесах. После XX съезда Киршона реабилитировали, издали сборник его пьес. Мой дедушка часто вспоминал о Киршоне, но конечно же не подозревал о том, как прошли последние недели его жизни.
От несчастного Киршона потребовали доносить, о чем говорит в камере бывший наркомвнудел. Наверное, Киршон надеялся на снисхождение. Впрочем, ломали всех, за очень немногим исключением. С Ягодой они были знакомы – нарком любил общаться с творческими людьми.
Рапорты Киршона сохранились:
«Майору государственной безопасности тов. Журбенко
Ягода заявил мне: «Я знаю, что вас ко мне подсадили. Не сомневаюсь, что все, что я вам скажу или сказал бы, будет передано. А то, что вы мне будете говорить, будет вам подсказано. А кроме того, наш разговор записывают в тетрадку у дверей те, кто вас подослал».
Поэтому он говорил со мной мало, преимущественно о личном. Я ругал его и говорил, что ведь он сам просил, чтоб меня подсадили. «Я знаю, – говорит он, – что вы отказываетесь. Я хотел просто расспросить вас об Иде (жена Ягоды. – Л. М.), Тимоше (так звали невестку Горького – жену Максима Пешкова, в которую, как говорят, был влюблен Ягода. – Л. М.), ребенке, родных и посмотреть на знакомое лицо перед смертью».
«На процессе, – говорит Ягода, – я, наверное, буду рыдать, что еще хуже, чем если б я от всего отказался». Однажды, в полубредовом состоянии он заявил: «Если все равно умирать, так лучше заявить на процессе, что не убивал, нет сил признаться в этом открыто». Потом добавил: «Но это значит объединить вокруг себя контрреволюцию, это невозможно».
Ягода часто говорит о том, как хорошо было бы умереть до процесса. Речь идет не о самоубийстве, а о болезни. Ягода убежден, что он психически болен. Плачет он много раз в день, часто говорит, что задыхается, хочет кричать, вообще раскис и опустился позорно…»
ОТРАВЛЕННЫЕ СТЕНЫ
Недавние подчиненные предъявили бывшему наркому множество обвинений в контрреволюционной троцкистской деятельности, в шпионаже в пользу Германии, в организации убийств Горького, Куйбышева, Менжинского, в покушении на жизнь его преемника Николая Ивановича Ежова.
Ягода, уходя из НКВД, будто бы приказал опрыскать стены наркомовского кабинета сильнейшим ядом, испаряющимся при комнатной температуре.
На допросах Ягоду заставили играть в ту же игру, которую вел он в те времена, когда сидел по другую сторону стола. Вот какие показания он подписывал:
«В 1931 году наша контрреволюционная организация стала на путь террора и организации кулацких восстаний. Разумеется, я, как член этой же организации, полностью разделял эти позиции и должен отвечать за это…