Казанова - стр. 19
Жарба объявил о приходе Шарпийон. Когда она вошла в гостиную, мужчины прервали игру. Они отодвинули стулья, встали и галантно поклонились. На ней были платье из переливчатого шелка, чепец с белым пером и длинный алый плащ, который из-за глубокого капюшона обычно называли «капуцинским». Игроки чуть не распяли ее своими взглядами. Казанове хотелось топнуть ногой, швырнуть им в лицо фарфоровые фигурки, но он понимал, что они не способны вести себя иначе. Шарпийон притягивала к себе, как магнит. Из-за такой девушки, из-за такой красоты бог и превратился в лебедя.
– Моя дорогая Мари.
– Шевалье.
Он взял ее руку и поцеловал, на мгновение прикоснувшись кончиком языка к нежной коже.
– Я провожу вас в другую комнату. Мы сможем обсудить там предложение вашей тети. Я все приготовил.
Закрывая дверь, он услышал, как один из игроков в карты произнес:
– Предложение тети? Вот не знал, что это так называется.
Они остановились на пороге, он оглядел кабинет и довольно кивнул. Днем он сумел создать здесь подходящую обстановку. Погасил лампы, оставив лишь горящий камин и зажженный канделябр на полке. Закрыл ставни, опустил занавеси, и сад исчез из вида. На изящном английском столике с ножками, как у борзой, стояли бутылка шампанского и два зеленых хрустальных фужера. Пробка от шампанского мягко ткнулась ему в ладонь, и он вспомнил, как в первый раз точно такая же пробка угодила ему в переносицу, словно пуля. Шампанское со вздохом вспенилось и заструилось потоком серебристых пузырьков. В фужере они превращались в золотистые. Шевалье и Шарпийон отпили по глотку, и она ухмыльнулась. Кончики его пальцев стали влажными.
На столе рядом с бутылкой лежали плотная стопка бумаг и алый восковой сургуч для печати. Он обмакнул перо в чернильницу и написал на первой странице:
«Бальзам жизни»
аккуратным почерком, выработавшимся у него в юности в юридической конторе Джованни Манцони в Венеции. Далее воспроизводились несколько абзацев из вчерашней «Уайтхолл Ивнинг Пост», которые, на его непросвещенный взгляд, выглядели достаточно солидно, хотя там вполне могла излагаться и какая-нибудь скандальная история или даже редакционное уведомление о возможности избежать инфлюэнцы, новой болезни из Италии. Шевалье подумал, что Шарпийон, подобно ему, не разберется в этой смеси вульгарной латыни и нижненемецкого. Да и тусклый свет не располагал к внимательному чтению. Он придвинул бумаги, дав ей возможность пробежать по ним взглядом и заметить его подпись крупными буквами в конце последней страницы, а затем усадил в гнездо из мягких подушек, по-прежнему держа девушку за руки. Шевалье и сам еще не знал, с чего начнет. Он прикоснулся к ее руке и провел ею до своего локтя, потом подался вперед и поцеловал самую нежную точку за ухом – там, где подбородок смыкается с шеей.
Она позволила ему на мгновение задержать губы, а потом вырвалась из его объятий и направилась к огню. Ее лицо сделалось темно-пунцовым, и он не мог понять, отчего Мари так покраснела. От скромности? От гнева? От страсти? Полминуты они оба молчали. Она первой сделала выпад, и теперь он должен был его отразить. Шевалье услышал легкий шорох карт в соседней комнате.
– Надеюсь, мсье, что вы сможете удовлетворить просьбу моей тети, – сказала она.