«Казаки-разбойники» - стр. 26
Могила купца Афанасия Федорова выделялась из всех большим мраморным крестом, возвышавшимся над окружающими захоронениями, и затейливой литой оградой вокруг. Точнее, это была даже не могила, а склеп, в котором был похоронен сам купец и все его семейство. Умерли все почти одновременно, в один год, с небольшой разницей в несколько месяцев. Что с почтенным семейством приключилось, нам было неизвестно, да, если честно, не очень-то мы и интересовались этим.
Жучка из последних сил рванула вперед, сразу пропав из виду в зарослях, и через минуту заскулила, заплакала где-то в этих почти непроходимых зеленых дебрях жалобно и тоскливо. Мы, косясь на окружающие могилы, стали пробираться за ней. На меня напал какой-то страх. Не могу сказать, что я боялась мертвецов. Да и с привидениями у меня уже сложились вполне себе нормальные отношения. Но здесь, можно сказать, в самом сердце деревенского кладбища, мне сделалось как-то не по себе. Кресты и оградки поблескивали таинственно и жутко в неверном свете узкого серпика народившегося месяца, пробивающегося голубоватыми лучами сквозь густые кроны вековых деревьев. Лунный свет пятнами рассыпался по этому царству мертвых, не внося в душу ни покоя, ни умиротворения, только какую-то тревогу и легкий озноб.
Наконец, мы добрались до места, где скулила собачонка. Тело дяди Славы лежало между двумя безвестными могилками без оград, с покосившимися деревянными крестами, в позе эмбриона. Жучка, лизавшая ему лицо, вдруг, усевшись на задние лапы, подняла мордочку кверху и завыла протяжно и монотонно. От этого звука у меня по телу побежали холодные мурашки, и, кажется, волосы встали дыбом. Я встала столбом, не в силах пошевелиться или сделать хотя бы еще один шаг, боясь увидеть то, что лежало на густой траве между могильными холмиками. Или, точнее, того, кто там лежал. И тут Валентина показала свой характер во всей своей красе. Я только диву давалась, откуда что бралось! Отодвинув меня со своего пути властной рукой, она кинулась к дяде Славе. Осветила фонарем его скорчившуюся фигуру, затем, бросив фонарь на землю, стала пытаться перевернуть его на спину. Дядя Слава, хоть и не был богатырем, но мужчиной был довольно крупным. Валька обернулась ко мне, все еще замершей наподобие одного из кладбищенских памятников, и рявкнула:
– Чего застыла?! А ну, давай, помоги мне его перевернуть!
Я, будто очнувшись от какого-то морока, кинулась к ней на помощь. Вдвоем нам удалось его положить на спину. В косом свете, падающем от лежащего на земле фонаря, мы увидели, что его лицо было все залито кровью. Валька приложила голову к его груди, а потом попыталась нащупать пульс на сонной артерии. Я такое только в кино видела. Подняв голову, она озабоченно проговорила:
– Жив, но едва-едва. Его срочно нужно в больницу. Да не в нашу, в район надо везти… Вот черт! Как нам его отсюда вытащить!? Нужно аккуратно, у нас на это сил не хватит.
Говорила она быстро, отрывисто, как командир на поле боя. Затем, нисколько не заботясь, что на ней надето новое платье, зубами вцепилась в подол и с треском оторвала значительную полоску ткани. Приподняв бережно голову дяде Славе, принялась умело и быстро ее перебинтовывать. Покончив с этим делом, сурово проговорила:
– Ты вот что, оставайся здесь, присмотри за ним, а я в поселок, к нашему шоферу. Пускай машину сюда подгонит, да кого прихватит, чтобы помогли дядю Славу из этих кушугуров вытащить. Не забоишься одна, то?