Казакевич - стр. 13

…В годы первой мировой войны восемнадцатилетний Эрнест Хемингуэй с упорством одержимого добивался того, чтобы отправиться на фронт в Европу. Биограф сообщает, что после окончания школы он пытался завербоваться двенадцать раз, и всякий раз ему отказывали: наследственная близорукость была осложнена повреждением глаза, полученным на занятиях боксом. Тогда он, имея в виду когда-нибудь и литературную карьеру, поступил репортером в газету, уехав подальше от дома. В газете он проработал семь месяцев, повсюду успевал быть впереди – на пожарах, на местах убийств и грабежей. Но продолжал видеть себя на войне. В мае 1918 года юный Хемингуэй сумел записаться в автоколонну американского Красного Креста, направляемую на итало-австрийский фронт. Пусть санитаром – только на войну. Вместе с другими новобранцами он промаршировал в Нью-Йорке мимо президента Вудро Вильсона и прибыл в Италию на участок фронта, где итальянские войска закрепились после отступления из-под Капоретто. Будничная работа в санитарной автоколонне на отдалении от переднего края не удовлетворила Хемингуэя, и он вызвался развозить на велосипеде по окопам фронтовые подарки, почту, литературу. За шесть дней, что он провел на передовой, в 50 метрах от австрийцев, Хемингуэй приобрел репутацию заговоренного от пули. На седьмой день его вместе с тремя итальянскими солдатами-слухачами, дежурившими на передовом посту, накрыла австрийская мина. Хемингуэй получил контузию, 227 мелких осколочных ранений (осколки из него выходили почти тридцать лет) и пулеметные ранения в ноги, когда он тащил на себе (и – дотащил, с прострелянными коленями и пробитой в двух местах ступней) раненого итальянца. В госпитале его несколько раз оперировали, поставили на место раздробленной коленной чашечки серебряную пластинку.

Неделя на передовой, три месяца госпиталя, затем короткая, менее месяца, служба лейтенантом в итальянских ударных частях, уже без боев, перед самым заключением перемирия, а всего полгода с момента отправки из Америки – этого Хемингуэю хватило, чтобы окунуться в войну с головой и спустя десять лет написать «Прощай, оружие!» (В том же 1929 году был опубликован и роман его немецкого сверстника Ремарка «На Западном фронте без перемен»).

Конечно, юный Хемингуэй горел желанием сражаться «за свободу и демократию», был смел, благороден, спортивен, хотел испытать себя, познать, что есть война. Все это неудержимо влекло его на фронт. Но, «разматывая» его биографию назад, – как не подумать, что им двигала и некая неосознанная необходимость, его – заложенная в нем – писательская суть, еще никак почти не проявленная (всего-то: участие в школьных литературных журналах и полугодичная работа репортера), ему самому неясная, пока подсознательная, но необоримая, ибо она – суть.

Казакевичу в 1943 году, в феврале, исполнилось 30 лет. Так что побег на фронт совершал не восторженный или одержимый потребностью самоиспытания и «смутным влеченьем чего-то жаждущей души» юноша.

На фронт бежал вполне зрелый человек, к тому же довоенный «белобилетник», попавший в армию через ополчение. Он уже испытал себя в бою, где вел себя храбро, слава Богу, уцелел, пережил опасности окружения, потрясение и горечь отступления. Так что совесть его могла бы быть спокойной… Еще одно обстоятельство: казалось бы, с переводом из полка в бригадную газету удачно сошлись его писательство и военная служба, он оказался действительно на своем месте и с успехом писал во всех жанрах – от передовицы до стихотворного фельетона. Находящиеся в армии писатели как раз и работали в военных газетах – от центральной «Красной звезды» до дивизионных и бригадных многотиражек. А его газета давала ему также возможность время от времени бывать в командировках на фронт – вместе с отправляемыми из бригады после обучения сержантами, за материалами о боевых делах здешних воспитанников. Многие писатели выезжали на фронт только в командировки, не говоря о тех, кто трудился вовсе вдали от фронта.