Казачий алтарь - стр. 71
– Не боитесь! Довезем ее в целости и сохранности… Да не забудьте кизеки перевернуть…
На прощанье Фаина помахала рукой, вздохнула и улыбчивыми глазами неотрывно смотрела на одинокую фигуру Лидии, пока шагановское подворье не скрылось за поворотом.
До обеда лошади отмахали километров тридцать. Степан Тихонович кучеровал напеременку с отцом. Оба знали наикратчайшую дорогу по безлюдной степи. Сморенная солнцем и дорожной качкой, Фаина прилегла меж оклунков и задремала. Кунял головой, не в силах сбросить сонливости, и старый казак. А Степан Тихонович, наоборот, чем ближе подъезжали к Ворошиловску, тем становился тревожней. Приметы отполыхавших боев угадывались повсюду. Чернели пепелища нив и скирд, воронки от бомб, окопы. На возвышенности – битая техника: искореженная пушка, сгоревшие до колесных рам автомашины, два немецких танка. У ближнего, наполовину обугленного, не было гусениц. А со второго, скорей всего, прямым попаданием бронебойного снаряда сорвало башню. «Слава богу, что прошли бои мимо нашего хутора, – подумал Степан Тихонович, подстегнув лошадей. – С землей бы сровняли».
При виде раздавленных подвод даже у Степана Тихоновича зашлось сердце. Доски бортов и колеса были размолоты в щепки. Вблизи одной из них лежала синюшно-темная человеческая рука, облепленная муравьями. Еще ближе подъехав, возница почуял смрад, разглядел под древесным крошевом тряпки, изуродованные, разлагающиеся людские тела. Содрогаясь от отвращения, погнал забеспокоившихся кобыл. Тряска разбудила Фаину и Тихона Маркяныча. Он что-то недовольно буркнул и стал сворачивать цигарку. Вдруг растерянно воскликнул, глянув на лесополосу, потянувшуюся сбоку:
– Боже правый!
На ветках рослых акаций висели, окаменев на задних ногах, две вороные лошади; дышло стоящей на заднем борту телеги было вздыблено. Вероятно, ошалев, пара дончаков понеслась прямо на деревья и в последний миг, срезанная пулеметной очередью, рванулась в небо…
– Экая страсть! Как же такое могет? – воскликнул Тихон Маркяныч, качая головой.
– Должно быть, от танка уходили, – предположил сын. – Там, сзади, подводы, как катком, прикатали… Кладбище посреди поля…
По дороге у безлюдного стана встретился колодец. Из жестяного ведра напоили лошадей и стали в тени лесополосы на роздых. Отполудновали. И лошадкам задали по ведру фуража. Тихон Маркяныч, пока сын дремал в тенечке, пучком сена обтер лошадиные бока, проверил упряжь.
Тронулись дальше. Село Грачевку, разбросанное в лощине, можно было обминуть кривопутком. Но Степан Тихонович, вновь взявший вожжи, решил спрямить путь – до бывшей губернской столицы оставалось верст сорок, а солнце уже заметно перевалило через зенит.
– Да-а, бывал я здеся, – поддался воспоминаниям старый казак, оглянувшись на Фаину. – Городишко неказистый. Но – богатейный! И люди скрытные, жадноватые. Куркуль на куркуле!.. Раньше он Ставрополем прозывался, а теперича вот прилепили новую названию.
На спуске, у самой околицы, фурманку остановили постовые: два мужика в немецких френчах и верховой в черкеске. Он круто поставил своего коня поперек дороги, окликнул:
– Откуда будете? Пропуск!
Помаргивая ресницами, симпатичный полицай с черными усиками бегло прочел бумажку, поданную Степаном Тихоновичем, и вернул:
– Подозрительных не встречали?