Казачьи повести (сборник) - стр. 32
Спорили подолгу. Ссорились, ожесточались. Случалось, доходили до драки. И даже люди немолодые, почтенные, оберегавшие свое достоинство, теряли иногда самообладание и вступали врукопашную, как иные юные легкобрехи. Станичный казначей Спиридон Григорьевич Кукарь, отстаивая божественное установление властей, не выдержал и заехал в ухо Василию Фокину, удачно возражавшему против его положений. Сцепились. Фокин, как помоложе и посвежей, без особого труда подмял под себя Кукаря и с минутку посидел на нем верхом. Старику и не очень ловко было, а делать нечего – пришлось пересопеть…
Терпуг вернулся не один. С ним пришли: Семен Копылов, Фокин и Савелий Губан. Старик Савелий не принадлежал к числу обычных гостей слесаря Памфилыча – он был для этого слишком серьезный и занятый человек. Но ему нужен был писарь – написать свидетельство на быков: Савелий собирался ехать на Филоновскую ярмарку. Заодно также требовалась и расписка на покупку лугового пая у Копылова. Осторожный Губан не хотел было связываться с Копыловым, – не достоверный человек! – но соблазнился дешевизной и купил все-таки. Поставил непременным условием, чтобы была расписка. Копылов, успевший уже два раза запродать свой пай и всякий раз под расписку, охотно согласился на это условие и в третий раз, только выговорил вдобавок магарыч. А разыграть магарыч удобнее всего было, конечно, у Памфилыча…
– Когда деньги есть, и кругозор жизни шире, – с ленивой уверенностью сказал Грач, продолжая начатый до прихода новых посетителей разговор. – А нет денег, живешь, как жук в навозе копаешься.
Егор Рябоконев, просматривавший старый обрывок какой-то газеты, возразил, не отрываясь от чтения:
– Жизни… настоящей, правильной добиться… с пониманием… Тогда и деньги придут…
Грач иронически взмахнул цигаркой.
– Какая тут жизнь – копейки добыть неоткуда! Добейся тут!.. Подойдет статья, заработаешь гривенник-другой, оживешь на минутку. А там опять нужда. Так всю жизнь до гроба, как кобель на обрывке и вертишься… И ни отколь ничего. Один труд, а взамен ничего нет, – какое тут правосудие?…
– Шел бы ты в попы, Тимофевич, – голос у тебя дозволяет, – весело заметил Терпуг, – Духовенству жизнь хорошая… Посмотри, у о. Василия живот-то какой!..
– Господа офицеры тоже хорошо живут, – прибавил Савелий Губан без улыбки, но с той прозрачно-прикрытой, спокойной иронией, которая привычна людям деловым в разговоре с пустыми, ненужными им людьми.
– Что касается офицеров, то должен вам заметить, что это голь, – возразил писарь. – Духовенство, действительно… Как говорится: попу да коту… А офицерство – тоже, как наш брат, нередко без штанов щеголяет…
– Какой офицер, Иван Степаныч! – горячо воскликнул Копылов. – Позвольте, я с вами не согласен. Какой офицер! Есть, например, из фамильных – громчей попов живут! Я денщиком был у сотника фон-Рябина – вот офицер так офицер! Всем офицерам офицер, царство ему небесное!..
– А между прочим, Савелий Фоломевич, – обратился он вдруг к Губану, – время-то, конечно, праздничное, а чего его зря терять?… Вот с покупочной, господа, проздравьте старика… И дешевенько отдал, ну – старик хороший… уважить надо…
Длинный, сухой Савелий равнодушно отнесся к лести и пальцем поманил слесаря в горницу – для секретного разговора. Терпуг догадывался, что Копылов продал пай уже не в первые руки и, как всегда, пойдет судебная волокита между такими вот прижимистыми хозяевами, как Савелий, но одобрил это в душе. Едва удерживаясь от смеха, он сказал в спину Губану, когда он, вслед за хозяином, проходил в другую половину: