Кавказские новеллы - стр. 6

Однако было что-то, что оставалось недоступным моему пониманию.

Губы всех людей были немы для меня, как будто я надела наушники, только вместо музыки отныне я слышала лишь удары собственного сердца.

Тогда я превратилась в тайного, невидимого зверька у своего собственного изголовья, который никогда не дремал, даже когда у него были закрыты глаза и ровное дыхание спящей. Он без устали охотился, вылавливая истину, из которой меня заново рождали на свет, выхаживая после крупозного воспаления легких, полученного во льдах.

Чаще других я видела возле себя красивое, очень красивое лицо женщины.

Сменяя друг друга, обитатели многочисленных домов, где я скиталась в моей жизни, приходили сложить к ее ногам цветы поклонения ее самоотверженности.

По словам этих людей, это была самоотверженность настоящей матери. Все восхищались этой женщиной.

Двух лиц я не помнила – лица моей матери, умершей, когда мне было пять лет, и лица Тины…

И еще одно лицо было мне незнакомо, когда выплыло в зеркале – бледное, с прозрачными, почти салатового цвета, глазами – лицо убийцы Тины, которая умерла от кровотечения, погубив себя и своего ребенка, спасая меня из ледяной пропасти.

Когда я открыла лицо, этот человек стоял на пороге и смотрел на меня сверху вниз. Я не могла увидеть его взгляда, съежившись, я ждала, что одним движением он наступит, затопчет, убьет меня.

А он молча спустился, сел на последнюю ступеньку и сидел так, уйдя в себя.

И вдруг во мне прорвалось что-то, я заговорила и не могла остановиться. Я рыдала и все ему рассказывала – о Файнхолле, о всех других домах, о доме Тины.

Прошло сто часов, прежде чем он взглянул на меня и долго так смотрел.

Потом встал, поднял меня с колен, взял за руку и повел по направлению к плато. Автобуса не было, и он продолжал вести меня по дороге. За все это время он не сказал ни одного слова.

Через несколько километров нам встретился автомобиль, мужчина остановил его, посадил меня и отправил прочь из гор, в которые когда-то увезла меня Тина.

Через несколько лет он нашел меня. Было что-то неделимое у нас, мы и не стали это делить. И не стали бежать от случившегося много лет назад, а вместе вернулись в тот дом, стали приводить его в порядок. Это дало нам жизнь, нашу общую жизнь.

Но у нас еще оставалась тоска. Для будущего нужно было победить и ее.

Все лето он трудился над домом, а я посадила вокруг дома цветы. Особенно много там было белоснежных хризантем, которые расцвели осенью.

Наступила поздняя пора осени, мятущаяся, которая приковала нас к унынью. Но еще более печальная участь ожидала ее.

Как старый, облезлый пес, с желтыми в предсмертной тоске глазами, ползла она к подножию гор, за которыми был ледник, и там издыхала.

Ночами ветер рвал её, и клочья долетали до нашего порога. Мне казалось, то же самое происходило с моим сердцем. Это в последний раз, – шептала я себе, бледнея от воспоминаний.

Больше всего на свете я любила теперь этого человека, который строил мне то, что я так рано и мучительно начала искать.

Мы ожидали зиму и надеялись, что её девственная чистота скроет смятение осени, тоска уйдет безвозвратно, и наши сердца отдохнут, наконец, в тихом счастье.

И однажды утром снег принес нам сияющую безмятежность…

1987 г.