Кавказские новеллы - стр. 21
Через много лет, когда он стал писателем, я сочла, что приложила к этому руку, потому что он оттачивал на мне свой талант к сочинительству, мороча мне голову своими сказками, довольно неожиданными для такой личности, как бабочка на седле того самого коня.
Я только что вылупилась из уникального яйца – БМК (БээМКа), поселка будущего в городе Беслане, который один из моих московских друзей, появившихся много позднее, расшифровал так: «Берегите Молодых Курочек». Для московского интеллектуального еврея это было нормальное толкование.
На самом деле это было довольно фешенебельное поселение вокруг первого в Европе по величине комбината, перерабатывающего маис в глюкозу: посёлок двухэтажных домов из ракушечника и коттеджей в английском стиле. Клуб не уступал архитектурой шереметьевскому дворцу – с высоченными колоннами на фасаде и с такой же высокой ротондой на торце здания. За ротондой начинался парк редких пород деревьев с нашего и американского континентов и подстриженных кустов жёлтой акации вдоль дорожек, а в гуще деревьев – тихо журчащих лесных ручьев.
Со стороны ротонды, в самом начале парка, был поставлен первый в Осетии памятник Коста, народному поэту, и не было ни одного ребёнка, который хотя бы раз не вскарабкался по гранитной улочке с саклями к сапогам поэта.
А вокруг был необычайный микромир с розовыми и абрикосовыми аллеями, прудом и небом с яркими созвездьями, о котором Джоджр мог знать не больше, чем африканский абориген, тоже восходящий с утренним солнцем на небосклоне африканских девиц, жаждущих любви с не меньшим темпераментом, чем девицы с его факультета, которые, как говорили, были все поголовно влюблены в него.
Закончив школу, я приобрела лишь единственный вид свободы – сменить среднюю школу на высшую. Диплом о любом высшем образовании в мое время был необходим для каждого человека без диагноза Дауна, поэтому среди автономных республик СССР по высшему всеобучу Северная Осетия в конце социализма была на первом месте.
На этом моя свобода заканчивалась, потому что никуда уехать далеко от родительского дома я не могла. До поступления в институт ничего другого, кроме своей улицы, которую отделяли от берега Терека всего триста колючих метров поля, я не знала.
Родные колючки вонзались в мои нежные пятки, так и не мужавшие за лето, как не мужала моя душа, слишком открытая для окружающего мира, в котором мне особенно и нечего было постигать, кроме прочитанных книг, звёздного неба над нашим садом и времён года.
Это означало – никакой тебе Москвы с университетом под покровительством св. Татьяны, моего ангела, а только факультет филологии – “что может быть лучше для девочки?!”
Пединституты всегда заполнены домашними девушками, которых некуда деть до замужества – советские институты благородных девиц без пансиона, с мизерной стипендией. Но это не могло быть моей судьбой!
Родители к тому времени собрались на местожительство в Кисловодск – Кавминводы, в четырех часах пути от нас на автомобиле, откуда папа получил хорошее предложение. Они рассуждали так, пока мы с братом будем жить студенческой жизнью, в курортном городе можно подлечить маму, а главное, их отъезд и закалит нас, и в то же время не подвергнет особой опасности: мы на своей родине, среди многочисленных родственников, то есть не без присмотра.