Кавалеры ордена «Победа» - стр. 7
Вспомним последний мирный день, 21 июня 1941 года. «Вечером, – рассказывал Г.К. Жуков, – мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М.А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик – немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня.
Я тотчас же доложил наркому обороны и И.В. Сталину то, что передал М.А. Пуркаев.
– Приезжайте с наркомом в Кремль, – сказал Сталин.
Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н.Ф. Ватутиным (заместителем начальника Генерального штаба) мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность.
Сталин встретил нас один. Он был явно озабочен.
– А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? – спросил он.
– Нет, – ответил С.К. Тимошенко. – Считаем, что перебежчик говорит правду.
Молчание становилось мучительно-тягостным. В это время, как свидетельствуют очевидцы, в кабинет стали входить члены Политбюро – М.И. Калинин, В.М. Молотов, К.Е. Ворошилов, А.И. Микоян. То ли потому, что все сегодня уже встречались со Сталиным или перезванивались по телефону, за руку не здоровались, а, кивнув, проходили к длинному столу, занимавшему справа вдоль стены обширную часть кабинета, и молча усаживались на стулья. Тревожное, напряженное безмолвие.
Привычными движениями пальцев Сталин сломал две папиросы и заправил табаком трубку. Несколько раз пососал черный мундштук, затем, взглянув на трубку с раздражением, положил ее в пепельницу. Выпрямившись в кресле, обвел собравшихся долгим взглядом и, обращаясь к членам Политбюро, как-то очень буднично и спокойно пересказал последние сообщения с границы.
– Что будем делать? – после небольшой паузы глухо спросил он.
Все молчали. Было ясно, что наступил критический час в жизни государства. И этот беспредельно трудный вопрос требовал не просто ответа, а ответа-решения. Вновь скользнув глазами по сосредоточенным и словно потемневшим лицам членов Политбюро, Сталин повернулся к Тимошенко и повторил вопрос:
– Что будем делать?
– Надо немедленно дать директиву о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность! – ответил, сдерживая волнение, народный комиссар обороны.
– Читайте! – сказал Сталин, выразительно посмотрев на красную папку. Ее держал наготове Жуков, сидевший между Тимошенко и Ватутиным. Начальник Генерального штаба открыл папку, встал и, чеканя каждую фразу, громко и внятно, будто отдавая приказ командующим округами, начал читать проект директивы. Всем своим видом – волевым, чуть выдающимся вперед подбородком, смелым разлетом бровей над глазами, твердой интонацией голоса, привыкшего приказывать, – он как бы олицетворял непреклонную власть. Чувствовалось, что читая документ, Жуков почти воочию видит, как поэшелонно развертываются в боевые порядки стрелковые соединения, как занимает огневые позиции артиллерия и изготавливаются к боевым действиям авиационные полки.
Когда Жуков окончил читать, Сталин опустил голову, забарабанил пальцами по столу и после короткого раздумья сказал:
– Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. – Он посмотрел в сторону сидящих за столом членов Политбюро. – Надо дать короткую директиву, – развивал мысль Сталин, заметив, как Ворошилов утвердительно кивнул, – в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.