Кататония - стр. 14

Рене!

На Владу снизошло понимание.

Его звали Рене и он существовал. Пусть только внутри ее головы.

И тут случилось странное.

Черноволосая синеглазая девушка, та самая, давно поселившаяся в сознании Влады, шагнула навстречу Рене и встала рядом.

И Влада увидела, что на ней роскошное пышное платье – не чета старой одежде мага – и по этому платью расползается пятно грязи.

А Рене…

Начало было положено. В уме Влады встретились герои, и начали жить.

Влада проворочалась без сна до пяти утра. Проживала чужую жизнь. Думала чужие мысли. Ее героиня была ею, но не совсем. Примерно так же, как Рене был Стасом. Ровно настолько, насколько это имело значение.

Героиня Влады была свободна.

Влада – нет.

Среда прошла ужасно. Влада сидела на лекции и не слушала. Она будто смотрела кино, где играли перед ней два актера. Она сама играла в этом фильме, а Стас, которого – типично для среды – не было на занятиях – играл вместе с ней.

Влада вкладывала в голову Рене мысли, которые мог думать Стас, в уста Рене – слова, которые Стас мог произнести.

Приехав вечером домой, Влада не стала делать уборку, готовить ужин или спать. Она раскрыла ноутбук и принялась писать…

– Нет уж, миледи, при вашем цвете кожи и глаз я вам красный рекомендовать не могу, воля ваша. Если б вы посмуглее были и темноглазая, тогда другое дело. Разве к волосам только… нет! Я обычно белокожим и голубоглазым голубой рекомендую, но с волосами вашими темными возьмите-ка вы синий. Вот этот вот, цвета ночного неба, – и модистка приложила отрез темно-синего бархата к груди Амайи.

Смотрелось и впрямь неплохо, но Амайя вздохнула: ей нравились яркие цвета…

– Может, хоть оранжевый? – с надеждой спросила она.

– Миледи, вы хотите выглядеть утопленницей? – вопросом на вопрос ответила модистка.

Амайя разочарованно кивнула. Одеваться не для себя, а для людей – обязанность любой выходящей в свет девицы. Пусть не удобно, пусть не нравится – она товар, а товар надо показать лицом. Отец и мать и так жалели ее два года, не торопили ни с дебютом, ни с выходом замуж. Но семнадцать лет это семнадцать лет, больше тянуть нельзя.

Мэй де-Фраулли – компаньонка Амайи, которую сама Амайя про себя называла надзирательницей – придирчиво выбирала кружева. Ей все не нравилось, и ничего нового в этом не было – де-Фраулли не угодил бы и сам Создатель.

– Неизящная работа, – сказала компаньонка, переворошив целую коробку. – В столице мастерицы гораздо лучше. Думаю, я порекомендую вашей миледи-матери заказать кружева оттуда, – де-Фраулли брезгливо обтерла толстые пальцы надушенным платком, будто не кружево трогала, а рыбу тухлую перебирала.

– Тогда ни о каких балах речи не пойдет, – возразила Амайя. – Мой первый выход через неделю. Кружева не привезут и за две. Или давайте откажемся от кружева.

– Ни в коем случае! – возмутилась модистка. – Такую нежную шейку обязательно надо обрамить кружевным облаком! Это будет выглядеть очень трогательно и непорочно.

– Золотое шитье… – начала де-Фраулли, но модистка грубо оборвала ее:

– Утяжелит образ! У вас хрупкая и нежная подопечная с замечательной фигурой, которую нужно показать без вульгарности и с достоинством. Бархат – благородно и не ветрено. Кружево – очарование молодости. Золотым шитьем купчихи пусть перебиваются!