Катастрофа Московского царства - стр. 19
В Средние века информация распространялась в основном в виде слухов и пересудов. Они вызывали не меньшее, а в кризисные времена большее доверие, чем официальные сообщения. Собранием слухов и толков является замечательный памятник неофициального летописания – «Пискаревский летописец», автор (возможно, авторы) которого жил в Москве во времена Ивана Грозного и Смуты. Летописец говорит о странной свадьбе князя Василия Дмитровского (племянника царя): «А свадьба была в Слободе с великим срамом и с поруганием». Несчастную невесту Иван Грозный «выслал за заставу в одной сорочке, и она ходила по деревням; нихто не смеет пустити; и тако скончалася». А еще царь «тогда же опоил царицу Марью Черкаскову». После того как в 1571 году Москву сожгли татары, Иван Грозный встретил посла, нарядившись «в сермягу, бусырь да в шубу боранью», и заявил:
Видишь де меня, в чем я? Так де меня царь зделал! Все де мое царьство вьшленил и казну пожег, дати де мне нечево царю!
Через несколько лет царь посадил на трон Семена Бекбулатовича, а сам переехал на Арбат и «звался „Иван Московский“». Слухи об этом невиданном событии были такие:
А говорили нецыи, что для того сажал, что волхви ему сказали, что в том году будет пременение: московскому царю смерть. А иные глаголы были в людех, что искушал люди: что молва будет в людех про то.
Будущую смерть царя предсказало появление птицы:
Явися на Москве птица велика, голосиста; а прилетела ночию и вопила; а садилася на церквах: на Архангеле и на Пречистой большой, и на Благовещенье.
Перед смертью государя Федора Ивановича были другие знамения:
Того же году падоша звезды с небеси, аки дождь сильный, 106-году, перед смертию царя Феодора. Того же году на Москве явишася птица сова в большой церкве, в Пречистой на площади, и быша много, адва вылете…
В литературных памятниках, повествующих об эпохе Смуты, отмечены 40 знамений и 80 видений. Инфернальное не ограничивалось литературой, а мощно стучалось в действительность. В 1603 году в Галиче нашли «ведунов», которые «напустили» на русскую землю «недород». Состоялся «розыск», во время которого допросили почти 500 человек (!). Один из допрошенных, Тренка Онуфриев, сообщил, что во всем виноваты «лопяне», которые «добывали на Москве мужнину жену и имали у ней от грудей женское молоко, да то молоко в кость гусиную наливали, да печатали, да вкапывали деи ту кость в землю на Москве ж». Коварство ведунов не знало предела: у той же женщины они «имали кобылье молоко, да в гусиную ж кость наливали, да в землю ж копали – ино деи потому на лошади и на всякую животину падеж».
Ничего, кроме суеверного ужаса, этот рассказ вызвать не мог. Да и как было не ужасаться, если колдовство добралось даже до придворного Благовещенского собора? В том же 1603 году кто-то вырезал «лоскут атласу золотного» из царского места в храме. Не иначе, как для того, чтобы навести порчу. Было наряжено следствие («многие люди на пытке были, протопоп благовещенский и многие попы, и пономари, и сторожи за приставы были»), да, похоже, без толку.
А в «разруху» вдруг заговорили из гробов «святопочившие» государи. В ночь на 27 февраля 1607 года сторожа, назначенные караулить у паперти Архангельского собора, услышали из храма голоса и увидели свет свечей из‐за дверей. Из собора доносились «шум» и «говор велик», будто разговаривали 20 или 30 человек. Слышался даже смех. Хорошо слышно было два голоса: один говорил «по-книжному за упокой без престани», а второй был «голос толст», «а против де его говорили все встречно». «И толстоголосой на них всех крикнул, и они же пред ним умолки». Потом раздался плач «велик», появился мощный свет, освещавший всю церковь, и перемещавшийся внутри нее. Затем все затихло. Авторы описания ничего не сказали про фигуру с «толстым» голосом, но, кажется, это был не кто иной, как царь Иван Грозный.